Впереди разведка шла

— Выдернуть можно, — старший лейтенант Умрихин ввинтил окурок в донышко срезанной гильзы,— если бы не в лоб пошли, не напролом. Уж больно много он огневых точек наплодил. Я успел даже «кобылий череп» осмотреть. Внутри — комфорт, белой эмалевой краской выкрашен, ручки, маховички никелем покрыты. Рассчитана эта железная квартирка на двух человек: один из пулемета шпарит, другой ему воздух подает машинкой с педалями. Но что интересно: пулеметчик-то цепью к стенке колпака прикован. Как пес в будке.

— Это они так со штрафниками поступают, — подтвердил Бурлаченко. — Ко всему прочему, у всех солдат, находящихся в «крабах» или «черепах», берут расписки, в которых перечислены всякие кары родным в случае оставления своих «гарнизонов». Вот они от безвыходности и звереют. Немало нашего брата покосили...

Здесь же, под Мариновкой, прямым попаданием снаряда подожгли танк лейтенанта Григория Харченко из роты Саркиса Сагательяна. Осколками ранило в ногу и руки механика-водителя Ивана Толстоусова, но тот, превозмогая боль, продолжал вести танк. Огонь проник в боевое отделение, на лейтенанте Харченко и наводчике старшем сержанте Николае Барсове загорелась одежда. Но они, погасив пламя, продолжали делать свое обычное дело. Гусеницами раздавили противотанковое орудие, станковый пулемет с расчетом, рассеяли группу пехоты. Пылающая «тридцатьчетверка» факелом носилась по полю, врезаясь в самую гущу контратакующих гитлеровцев. Лишь после того, как в нее снова попал снаряд и Харченко ранило, Толстоусов последним усилием развернул машину к каменному строению и укрылся за ним...

Лейтенанта Харченко спасти не удалось. Остальных членов экипажа — раненых и обгоревших — вынесли с поля боя санитары.

...Наслаждаясь крутым кипятком, переговорили тогда в блиндаже комбата о многом.

Капитан Субботин напряженно смотрел на карту, разложенную на ящике из-под мин, несколько раз, с нажимом обвел кружок с названием «Мариновка».

— Ее-то мы возьмем, а что дальше? Обстановка меняется на глазах. Этому Холлидту на подмогу прут части со всех сторон. Видели даже убитых солдат, на рукавах которых нашито изображение Крымского полуострова и надпись «За Крым». Такой вот сюрпризик...

За стенками блиндажа послышались громкие голоса, топот сапог. Отбросив плащ-палатку — она служила дверью, — в блиндаж вошел командир бригады полковник Барладян, за ним несколько офицеров.

Все поднялись, капитан Субботин стал докладывать.

— Садитесь,— комбриг устало махнул рукой, опустился на самодельный табурет.

— Семен Михайлович, немцы причесали сегодня не только твой батальон. Ничего не попишешь — война. Был батальон — стала рота, а из роты едва взвод соберешь... — Полковник помолчал. — Я вот по какому поводу, комбат. Нужно выслать разведку и от вашего батальона. Кстати, представляю нового начальника разведки бригады — капитан Ермаков. Алексей Степанович.

— Но у меня только один настоящий разведчик — младший лейтенант Каневский. Остальные лишь числятся по штатному расписанию...

— Об этом мы уже подумали. А пока, Семен Михайлович, офицеров, тех, кто тебе сейчас не нужен, можешь отправить в подразделения...

Блиндаж наполовину опустел.

— Итак, к вашим нескольким «числящимся» мы добавим ребят из разведроты. Они уже здесь. Позовите!

Из блиндажа выпорхнул ординарец комбата Каверзнев — подвижный, острый на язык, понимающий все с полуслова.

Вошли трое. Я сразу узнал своих бывших разведчиков Петю Алешина и Сеню Ситникова. Третий был не знаком. Представился — рядовой Аверьянов.

Комбриг обратился ко мне:

— Так вот, младший лейтенант, нужно хорошенько пошарить там, в глубинке. По предварительным данным, на восточной окраине Мариновки расположен штаб. Простой «язык» нас не устраивает, любой ценой надо заарканить какого-нибудь штабника. Начальник разведки бригады считает, что поиск нужно осуществлять днем, под видом немецких саперов. Думаю, Семен Михайлович, у вас найдутся трофейные маскхалаты, автоматы и все прочее?

— Этого барахла хватает. Сейчас дам команду. Капитан Субботин взглянул в сторону Каверзнева и тот моментально исчез за «дверью» блиндажа.

— У меня все. Детали обсудите с капитаном Ермаковым, а я вас покидаю.

Полковник Барладян пожал всем руки и вышел.

На полевом складе мы получили немецкие маскхалаты, автоматы, патроны, дюжину гранат с деревянными ручками, взяли саперные ножницы, моток прочной веревки.

Я понимал всю сложность задания, ответственность за его исход. В том, что Алешин, Ситников и Аверьянов не подведут, был уверен на все сто. А вот по робким вопросам приданных автоматчиков, их настороженным лицам, какой-то скованности понял — бойцов страшит неизвестность.

Построив группу, приказал:

— Документы, награды и письма сдать. Дочитаете после возвращения. Обо всем забыть — на плечах должна быть думающая голова и свежая память.

— А как насчет харча, командир? — подмигнул мне

Алешин и толкнул Аверьянова. — Пусть дует к старшине за провиантом. Возьмешь вот что, — стал загибать пальцы, — датский сыр, итальянские апельсины, венгерские колбасы, французский коньяк. Хлеб бери наш, отечественный...