Впереди разведка шла

Я выразительно пошевелил автоматом, показывая на выход. Майор не спеша застегнул мундир, потрогал зачем-то петлицу с багровой ленточкой Железного креста и неожиданным ударом сбил с ног Ситникова. Потеряв равновесие, Семен полетел в угол, где стоял массивный сундук, а сверху ранцы, автомат... Ермолаев по-кошачьи изогнулся и саданул майора под дых. Офицер икнул, схватился за живот. Я влепил ему по тугому загривку. Кляпа под рукой не оказалось, Ермолаев сорвал с окна занавеску, запихнул немцу в рот...

Я открыл половину окна, выглянул во двор. Оттуда раздался вопль сыча: «Ку-ху-вов».

Это Багаев. Все спокойно.

Выволокли грузного майора на крыльцо. Ситников, заметив в замочной скважине ключ, повернул его, вынул и выбросил.

Тем же лазом покинули двор, немного посидели в каком-то сарае и с проводником пошли в сторону бронетранспортера. Майора сзади подталкивал Ситников, тяжело отдувался:

— Ну и бугай попался. Приемы, гад, знает. Прямо ошалел. Впервые такого ганса встретил...

На окраине Любимовки простились со своим проводником. В тогдашней суматохе так и не узнали его фамилию. А жаль, службу он нам сослужил добрую.

На рассвете 2 ноября в район действия передового отряда вышли главные силы бригады — танковый полк, два мотострелковых батальона, которые во взаимодействии с подоспевшими частями стрелковых дивизий овладели Каховкой.

Батальон капитана Субботина одним из первых преодолел противотанковый ров и ворвался в город. Здесь, на разрушенных улицах, мы попали под артиллерийский обстрел, налетели «юнкерсы».

От взрывной волны качались телеграфные столбы, с которых свисали оборванные провода, в воздухе носились желто-коричневые листья, сбитые ветки, какая-то труха... Слышались крики, стоны. Субботин торопил роты — надо было выходить из-под обстрела. Кинулся назад к пустырю, поросшему ржавым бурьяном, и тут ему обожгло руку... Санитары сделали перевязку, но из подразделения комбат не ушел — махнул здоровой рукой: мол, рана пустяковая, осколок попал в мякоть, заживет и так

Забегая вперед, скажу, что после выздоровления Семена Михайловича забрали в корпус, назначили командиром 99-го отдельного мотоциклетного батальона.

В первых числах ноября разведчики гвардейской Перекопской стрелковой дивизии проникли на южную окраину Цюрупинска. Гитлеровцы поспешно отступали из центра, бросая автомашины с различным имуществом, даже не успевая зарывать трупы убитых. Покинутые обозные подводы были забиты посудой, швейными машинками, самоварами, патефонами. В ящиках — сало, в мешках — мука, в бидонах — постное масло... Ничем не брезговали грабители. Возле пристани на берегу валялись пулеметы, гранаты, ящики с боеприпасами, шанцевый инструмент. И винтовки — немецкие, румынские, даже австрийские времен Франца-Иосифа, которыми вермахт снабжал своих ненадежных партнеров.

Гитлеровцы откатывались двумя группами — часть к Днепру для переправы на правый берег, часть в сторону хутора Саги.

Корпус сосредоточивался перед их предместными укреплениями, а боевые порядки бригады выдвинулись в пески юго-восточнее и южнее Саги. Там держали оборону егеря 4-й горнострелковой дивизии.

Разведчики получили особое задание. Ночью вместе с саперами подползли к переднему краю немцев, сделали проходы в минных полях, обозначив их вешками. Одна группа ушла за «языком». Мне же с двенадцатью бойцами было приказано прикрыть их действия. Своих бойцов, кроме связногэ Джугашвили, я знал только в лицо.

В ожидании сигнала залегли перед высоткой, утыканной оголенным кустарником. Вокруг в неприютной степи гулял ветер, мешая мелкий снег с дождем. Томительно тянулось время ожидания. Где-то задробили пулеметные и автоматные очереди, потом все затихло.

Вспыхнули две зеленые ракеты — сигнал о том, что группа захвата уволокла «языка» и отходит назад.

На высотке показалось несколько гитлеровцев. Мы открыли отвлекающий огонь. Те моментально спрятались за обратным скатом. Но затишье длилось недолго. На подмогу немцам, вероятно, подошло подкрепление, и высотка ощерилась огнем. На нас прямо-таки обрушился свинцовый ливень. Бесновались тяжелые МГ, пули клевали суглинок. Здорово они припечатали нас к земле! Так плотно прижали, что не поправишь мокрых волос, не смахнешь пот, заливающий глаза, и вообще не дышишь, чтобы не приподнималась спина.

Кое-кто стал отползать назад, но этих-то первыми и накрыли гитлеровцы. Паша Джугашвили, зло сверкая белками, долбил грунт лезвием финки, но разве укроешься за горстью мерзлой земли! Тем более, что этот богатырского склада грузин представлял собой хорошую мишень.

Я приподнял голову, увидел, как Паша застонал, стал кусать губы — пуля раздробила ему коленную чашечку, штанина сразу набухла кровью. А Джугашвили все ковырял и ковырял землю финкой, сооружая брустверок и перед моей головой.

Немцы окончательно остервенели: пули зароились совсем рядом, срезая стебли колючих бодяков.