А дальше следовало описание подарка:
«Шестнадцать пертик земли с виноградником, приобретенным у монастыря св. Виктора, именуемым Подгородным, что у Верчельских ворот, жалуем».
В это же время казначей Моро прислал Леонардо задержанное за два года жалованье. Леонардо и недоумевал и радовался. Но дело объяснялось просто: Милан готовился к осаде французскими войсками, и герцог не жалел денег, чтобы задобрить окружающих его людей и сделать из них преданных ему слуг.
А статуя Сфорца так и оставалась неотлитой. «Пусть льется медь!» – было начертано на ней рукой самого Леонардо, но медь не потекла. У герцога не было денег, и гипс облупливался на дворцовой площади; губительное время разрушало колосса.
Летом, в том же году, когда Леонардо получил дарственную на виноградник, в Миланскую область ворвались французы с королем Людовиком XII. Их привел изгнанник Тривульцио, личный враг Моро, поставивший своей целью отомстить миланскому герцогу.
X. Гибель Моро
2 сентября Леонардо в последний раз, и то издали, на улице видел герцога Лодовико. Он шел один, без свиты, к могиле своей Беатриче. Лицо его было мрачно и бледно до прозрачности. Глаза смотрели устало, но решительно. Герцог шел в монастырь Марии делле Грацие, где покоился прах герцогини, и оставался там очень долго. Когда он вышел на улицу, то шатался, как тяжелобольной.
А на другой день весь город уже знал, что Лодовико бежал из Милана в Тироль, к императору Максимилиану.
Прошло более трех недель, и настал день, в который французы овладели Миланом. Предатель Бернардино да Корте, комендант замка, отдал его во власть неприятелю с изгнанником Тривульцио во главе…
Дикие толпы гасконцев наполнили миланские улицы. Миланцы встретили французов почти с восторгом, как освободителей.
– Долой Моро! – кричали миланцы. – Долой тирана, запятнавшего себя кровью законного нашего герцога Джованни Галеаццо!
Они неслись по улицам, как дикий вихрь, подбрасывая от восторга вверх шляпы, проклиная Моро и крича приветствия Людовику XII. Они готовы были разорвать на куски своего бывшего герцога, если б он только вернулся…
Лязг оружия, победные крики, вопли, стоны несчастных жертв, топот лошадей, хохот, кривлянья шутов, играющих на волынках, сливались в один оглушительный рев…
Победители бросались в город, творя всевозможные бесчинства. Народ, толпившийся на площадях и улицах, был стоптан под их ногами. Французы бесцеремонно хозяйничали в лавках, частных домах и именем своего короля грабили и убивали. По улицам беспрепятственно расхаживали целые шайки бродяг, безнаказанно творивших всевозможные насилия…
В центре города, на площади, без разбора была свалена дорогая мебель, золотые вещи и шелковые ткани, ядра, пушки, алебарды, копья и сабли, винные бочонки, съестные припасы и мертвые тела, двери, разбитые стекла окон и картины… Уличные мальчишки, радуясь предлогу, выкидывали целый ряд безобразных шуток: они надвинули на голову старому слепому нищему Гвидо большой холщовый мешок с мукой, и тот задыхался, отчаянно барахтаясь и кляня свою несчастную слабость… Они поймали где-то быка и, навязав ему на хвост горящую паклю, пустили в толпу и обезумевшее животное, несясь, как ураган, топтало тяжелыми копытами полупьяных солдат, лишенных крова женщин и детей… Солдаты поджигали дома ради своей потехи: то тут, то там вспыхивали зловещие языки, и страшный столб черного дыма с яркими искрами поднимался в бесстрастное тихое небо… Отчаянные вопли миланских женщин смешивались с дикими криками победителей. Мужчины пировали вместе с французами и были слишком веселы от выпитого вина; большинство из них смотрело равнодушно на разрушение своих жилищ, не понимая вполне ясно, что происходит кругом.
Настала ночь, и темное небо зажглось тысячами огней. Убийцы спокойно пировали среди трупов, наваленных везде, озаренных факелами и горящими смоляными бочками. Самая смерть не защищала от жестокостей: французские солдаты совершали над трупами ужасные осквернения. Ничего нельзя представить себе отвратительнее этого зрелища…
Леонардо пробрался на Марсово поле. Там тоже бродили беспорядочные пьяные толпы солдат и бродяг. Холодный, как всегда, он и теперь искал достойный предмет для своих наблюдений. Яркое пламя горящих домов зловеще озаряло гипсового колосса, который галопировал на своем великолепном коне. Пьяные бродяги хохотали во все горло. Они забавлялись тем, что по очереди кидали копья, стараясь попасть в лицо Франческо Сфорца, и Леонардо видел, как на гипсе остаются глубокие, непоправимые шрамы, как, откалываясь неправильными кусками, он рассыпается, обнажая гигантский железный остов. Дикая толпа уничтожала великое произведение искусства так же спокойно, как таверны или игорные дома, уничтожала на глазах его творца. Леонардо молча, с холодным спокойствием смотрел на эту картину, когда ему на плечо опустилась чья-то рука. Он так же устало, равнодушно обернулся назад. Перед ним стоял бледный, дрожащий Салаино.
– Что случилось, мальчик? – спросил Леонардо.