Впереди веков. Историческая повесть из жизни Леонардо да Винчи

Когда он слышал, что бранят Леонардо, то плакал, чувствуя бессильную детскую злобу к обидчикам. И Леонардо глубоко привязался к ласковому, нежному, как девочка, Франческо. Глядя в ясные большие глаза Франческо, он чувствовал, что у него становится легче на сердце… Франческо следовал за ним всюду Они вместе ходили к берегу Адды и, глядя в ее прозрачные таинственные воды, прислушивались к шуму волн и слышали в нем какую-то неведомую музыку. Леонардо дорогой отбивал от камней куски и показывал их строение ребенку. Они переходили вместе через ручьи, и Франческо без всякого страха, снимая башмаки, ступал босыми ногами в довольно глубокие воды. У подножья гор, где не было даже никакого намека на море, в пещерах, Леонардо находил раковины и окаменелых морских животных с отпечатками водорослей и кораллов. Ученые того времени не могли объяснить себе загадочное происхождение этих окаменелостей и раковин и удовлетворялись ничем не доказанными догадками, будто раковины, водоросли и окаменелые животные явились в горах благодаря волшебному действию звезд.

– При чем тут звезды? – говорил Леонардо – Эти находки свидетельствуют о том, что здесь когда-то было море, в котором все они жили, двигались, питались, размножались и умирали.

Ребенок слушал, широко открыв глаза.

– Там, где теперь, мой Франческо, суша и горы, прежде было дно океана. Природа вечно создает и вечно разрушает. Это круговорот, мальчик, в котором нет и не может быть конца. Одно разрушается, другое созидается. Так, Побудет высыхать и высушит всю Ломбардию, Средиземное море превратится в песчаные холмы и равнины… Исследование этих маленьких, с виду ничтожных животных может впоследствии дать начало новой науке о Земле, о ее прошлом и будущем.

Франческо слушал, затаив дыхание. Это все было ново, и страшно, и прекрасно. И в его горячей детской головке складывалась стройная картина былого Ваприо, когда на месте гор и диких уступов Альп расстилалось глубокое, синее-синее и безбрежное море…

Леонардо говорил это ребенку, стараясь объяснить как можно понятнее, как будто думал вслух. Иногда, впрочем, предмет разговора был так мудрен, что мальчик не понимал, но оттого самый разговор не делался для него менее интересным. Франческо любил даже самый звук голоса Леонардо, мягкий, тихий и мелодичный.

Леонардо познакомил мальчика с новым прибором, который он придумал для измерения влажности воздуха, показывал ему строение животных и растений. Он все знал, этот мессер Леонардо, и все так чудесно умел рассказывать. Но еще больше привязался к нему Франческо, когда увидел, что Леонардо собирается начать писать картину.

Теперь Франческо не отходил от гостя ни на минуту.

Леонардо задумал новую чудную картину. Это была опять Богоматерь, но в какой новой и оригинальной разработке! У дивленными глазами следил маленький Мельци за тем, как изящная рука мессера Леонардо выводила знакомые ему скалы родного Ваприо, знакомые пещеры, где они так любили бродить, любуясь прелестными сталактитами, созданными рукой мудрой природы. Среди скал в пещере сидела Мадонна с полу детским, прекрасным лицом. Одной рукой она обнимает Иоанна Крестителя, другой благословляет Христа, как будто хочет соединить воедино человека и Бога… Лицо Христа, еще грудного ребенка, уже мудро и серьезно важно, как будто на нем застыла глубокая дума о судьбе мира, о задаче Его жизни. Иоанн благоговейно сложил ручки Коленопреклоненный ангел с выражением горького предчувствия…

– Учитель, – сказал вдруг Франческо после того, как он долго смотрел на оконченную картину Леонардо, – учитель, когда я немного подрасту, я приду к вам, и вы возьмете меня в свои ученики, как Салаино. Я знаю, что я буду рисовать; я знаю, что я сумею рисовать и Матерь Бога, и ангелов, и все, все, что вы рисуете… Ах, учитель! И я узнаю от вас еще много хороших вещей, потому что лучше и умнее вас нет никого во всем свете!

В это время в комнату Леонардо вошел Салаино. В руках его были листки с набросками углем, сделанными детской неуверенной рукой. На этих листках были изображены ангелы с аккуратно вырисованными на крыльях перышками, Пресвятая Мария с крутым тарелкообразным сиянием, тут же раковины, растения, зверьки… Все было смешно, неверно, неопытно, но во всем виднелись наблюдательность и сила.

– Это сделал Франческо, – сказал с гордостью Андреа, – он прибежал ко мне еще вчера со своими рисунками и просил, чтобы я уговорил вас, мастер, взять его в ученики, но я сказал, что для этого еще не настало время.

– Когда же настанет время? – с комическою важностью деловито спросил мальчик.

– Тогда я непременно возьму тебя, мальчик! – отвечал, смеясь, Леонардо.

Франческо просиял.

А отъезд Леонардо приближался, и скоро он покинул гостеприимную виллу Мельци, направляясь в свою мятежную и, в сущности, чуждую ему теперь Флоренцию.

Маленький Франческо горько плакал в эту ночь…

XI. Опять на родине