— Но, пожалуйста, очень просим: не обижай и не бей больше никого, мы же тебе уже не раз объясняли, как это нехорошо. Это действительно очень нехорошо и негуманно! Прямо скажем, это даже ужасно, что ты творишь! Пойми, наконец, что тем, кого избиваешь и калечишь, очень больно. Они потом и работу теряют, потому что здоровье не позволяет. Получается, что не только калечишь, но и на нищету обрекаешь. А ведь у каждого из них семья, дети. Люби людей, береги их, заботься о них. Видишь, как это делаем мы? Неужели наш пример тебя не увлекает?
Преступнику слушать нравоучения надоело. Улыбку тоже держать устал. Да и чего ее держать? Улыбка исчезла. Теперь его лицо выражало утомленность и озабоченность: — Короче, помню я все. Когда на прошлой неделе вы меня забирали за ограбление с избиением, все это говорили. Да и раньше много раз говорили. Ну, в самом деле, не маразматик же я, все помню. — С деланным удивлением смотрит на наручные часы. — Надо же, время-то как быстро летит! Ладно, ребята. С вами, конечно, очень хорошо, но так получилось, что сегодня мне еще кое-куда надо успеть. Так что мне пора. Как нибудь в другой раз поговорим, ладно? Честное слово, опаздываю.
— Ты что, обиделся что-ли? Ну-у-у, а вот это ты зря! Мы ведь ради твоего же блага все это объясняем. В любом случае, ты никогда не должен сомневаться, что мы принимаем тебя таким, какой ты есть, со всеми твоими недостатками. Мы искренно любим и всегда будем любить тебя, что бы ни случилось. Извини, конечно, если что не так. Всегда заходи, когда понадобится какая-либо помощь. Да и просто так заходи.
Следователь и милиционеры провожают его до выхода, по-дружески обнимают, жмут руку, похлопывая по плечу, и прощаются. Преступник уходит.
Уходят и свидетели, поняв, что надобность в них отпала. Они идут к автобусной остановке. Один из них, растроганный до слез, насморка и головокружения, говорит, шмыгая носом:
— Как приятно наблюдать, когда люди проявляют друг к другу такое искреннее добросердечие! Какое взаимопонимание, какая искренняя забота, сколько дружеского тепла и любви! Приятно даже просто рядом побыть!
Второй, еще не вполне проникшийся идеями всепрощения и безоглядной любви, хмуро замечает:
— А я-то голову ломал — чего это воры и хулиганы со всего города именно в нашем районе ошиваются? Надо же! Такого уголовника не только за решеткой, но и в кандалах держать надо, а они с ним цацкаются, заботой и любовью окружили! Даже завидно становится…
— Но зачем же завидовать? Зависть — никчемное чувство. Завидовать ни к чему. Каждый — сам кузнец своего счастья.
Второй задумался. Вскоре его осенило:
— Слушай, а мы что — рыжие что ли? Ну, в самом деле, — почему другим можно, а нам нельзя? Может и нам немного наковать?.. Счастья-то?
— Как это?
— Да так: встретимся завтра после работы, прошвырнемся вечерком по какой-нибудь улице в нашем районе, подебоширим, намнем кому-нибудь бока как следует. Вот и заберут нас в это же отделение милиции. Пусть своей любовью зло растворяют!
На лицо первого набежала тень сомнения и грусти. Все еще растроганно хлюпая носом, он молчал. Потом, глядя куда-то вдаль, задумчиво произнес:
— Надо подумать… Вроде, и нехорошо это.… А с другой стороны, на что только не пойдешь ради того, чтобы приобщиться к празднику добросердечия, чтобы испытать чудо растворения зла любовью!
В это время преступник прогуливался по парку. По старой привычке он машинально оценивал прохожих на предмет возможного содержимого бумажников и кошельков, а также на способность дать отпор. Его походка была пружинистой и бодрой, а мысли ясными и непривычно содержательными: «Чой-то я взволнованный какой-то. Видать, расчувствовался… Хотя, есть от чего. Эх, стыдобища! Совсем докатился! Пора, наконец, за ум браться, что ли? А то уже за недоумка принимают: «не знал, что творил». Так недолго и авторитет потерять. А без авторитета нехорошо, несолидно. Друзья-братки уважать не будут. Как говорится «береги честь смолоду»…