Впусти меня

Он нахмурился. Какая-то мысль металась в его голове, как каучуковый мячик в закрытой комнате, пытаясь хоть за что-нибудь уцепиться, чтобы остановиться. Остановилась. Он вспомнил. Открыл рот. Посмотрел ей в глаза.

– Да ну?!

– Ну да.

– Это шутка, да? Слышь, ты? Шла бы ты отсюда. Понятно? Давай вали!

– Это такая болезнь. Мне нужна кровь. Если хочешь, я тебе еще заплачу.

Она покопалась в несессере, вытащила еще пару тысячных, положила на пол. Пять тысяч.

– Пожалуйста.

Маньяк. Веллингбю. Перерезанное горло. Черт, не может быть… какая-то девчонка…

–Да что ты с ней делать-то будешь. Черт, ты же совсем ребенок!

– Боишься?

– Нет, я же могу… А ты боишься?

– Да.

– Чего?

– Что ты откажешься.

– Да я уже отказался! Это же вообще… Слышь, хорош дурака валять, иди домой.

Девочка неподвижно сидела в кресле, раздумывая. Потом кивнула, встала, подняла деньги с пола и убрала их в несессер. Томми посмотрел туда, где они лежали. Пять. Тысяч. Позвякивание защелки. Томми перевернулся на спину.

– Постой. Ты че, горло мне перережешь, что ли?

– Нет. Только сгиб локтя. Совсем чуть-чуть.

– И что ты будешь делать с кровью?

– Пить.

– Прямо здесь?!

– Да.

Томми прислушался к себе и увидел всю кровеносную систему, будто начертанную на кальке под кожей. Почувствовал, может, впервые в жизни, что у него вообще есть кровеносная система. Не отдельные точки, откуда при порезе выступают капли крови, но огромное пульсирующее дерево вен, наполненных – сколько там может быть? – пятью-шестью литрами крови.

– И что же это за болезнь?

Девочка ничего не ответила, лишь продолжала стоять у двери, не убирая руки с защелки, и линии артерий и вен его тела, вся система кровообращения, вдруг напомнили ему… схему разделки мяса. Он отогнал эту мысль, и на смену ей пришла другая:

Стань донором. Двадцать пять крон и булка с сыром.

Потом сказал:

– Ладно, давай свои деньги.

Девочка расстегнула молнию несессера и снова вынула купюры.

– Давай я дам тебе три сейчас, а две потом?

– Как хочешь. Только неужели ты не врубаешься, что я и так в любой момент могу отнять у тебя эти деньги?

– Нет. Не можешь.

Она протянула ему три тысячи, зажав их между средним и указательным пальцами. Он проверил каждую бумажку на свет и вынужден был заключить, что они настоящие. Затем он скатал их в трубочку, зажав в левой руке.

– Ну что, давай?

Девочка положила оставшиеся деньги на кресло, присела на корточки возле дивана и, вытащив из несессера упаковку с бритвами, извлекла одно лезвие.

Она и раньше такое проделывала.

Девочка покрутила лезвие в руке, будто решая, какая сторона острее. Потом поднесла его к своему лицу. В голове крутилось лишь это вжик. Она сказала:

– Никому об этом не рассказывай.

– А если расскажу?

– Не расскажешь. Никому.

– Ладно. – Томми покосился на сгиб локтя, на две тысячные бумажки на кресле. – И сколько ты возьмешь?

– Литр.

– А это много?

– Да.

– И что, я…

– Нет. Ты будешь в порядке.

– Она же восстановится, да?

– Да.

Томми кивнул, зачарованно глядя, как лезвие, зеркально поблескивая, коснулось его кожи. Как будто все это происходило с кем-то другим, где-то в другом месте. Он видел лишь переплетение линий. Скула девочки, ее темные волосы, его белая рука, прямоугольник лезвия, раздвигающего в стороны тонкие волосы на руке. Достигнув своей цели, острие замирает на мгновение на выпуклой вене, чуть более темной, чем кожа вокруг. Чуть надавливает, легонько-легонько. Край бритвы погружается в складки кожи, и вдруг —

вжик.

Томми резко дернулся и перевел дух, крепче сжимая деньги в кулаке. В голове что-то хрустнуло, и он сжал зубы так, что они заскрежетали. На сгибе локтя выступила кровь, выплескиваясь толчками.

Звон лезвия, упавшего на пол, – и девочка обхватила его локоть обеими руками, прижавшись губами к ране.

Томми отвернулся, чувствуя ее теплые губы и язык на своей коже. Перед глазами снова встала схема кровообращения, сосуды, переплетение вен, по которым течет его кровь, устремляясь к ране.

Я истекаю кровью.

Да. Боль усилилась. Рука онемела, он больше не ощущал прикосновений губ, лишь то, как кровь покидает тело, как ее высасывают, как она…

Вытекает.

Он испугался. Ему хотелось одного – чтобы это закончилось! Это было слишком больно! Слезы подступили к глазам, он открыл рот, чтобы что-то сказать, и не смог. Не было таких слов, которые могли бы… Он поднес свободную руку ко рту, прижав кулак к губам. Почувствовал прикосновение бумаги, торчавшей из сжатого кулака. Впился в нее зубами.

* * *

21.17, вечер воскресенья, Энгбюплан.