ВПЗР: Великие писатели Земли Русской

– Везде хорошо, где нас нет. И особенно хорошо это связано с молодостью. Я не любил систему, я не любил строй. Это было мое личное дело. Я недавно нашему с вами общему другу Владимиру Григорьеву сказал, – ему очень понравилось, – такую вещь. «Наконец-то я понял, – говорю, – как мне отомстила власть». – «Ну и как же?» – «Очень просто: я ее не заметил, и она меня не заметила». И у меня еще была формула, записанная в «Оглашенных»: согласиться с тем, что КГБ за тобой постоянно следит, – это мания преследования, а не согласиться – тогда ты безумен, потому что не осознаешь объективной реальности. Важно было избежать и того и другого. Тем не менее это была моя жизнь…

– Ту власть вы не любили, этот режим игнорируете – что, не было никогда такого, чтоб власть вам нравилась?

– Нет. Мне власть не нравится в принципе… Ну вот Пушкин: «Пушкин народный!» А любую строчку возьми – там абсолютно твердая позиция по отношению к власти. К толпе. И все это звучит весьма вызывающе.

Поэт, не дорожи любовью народной!
Восторженных похвал пройдет минутный шум…
Ты царь, живи один, дорогою свободной
иди, куда влечет тебя свободный ум… –

Вот – позиция!

– И вы на ней тоже стоите?

– Да. Мне это нравится. Наряду с памяткой «Права и обязанности милиционера» надо каждому писателю вручать и этот текст. А каждому гражданину еще такой:

Не дорого ценю я громкие права,
От коих не одна кружится голова.
Я не ропщу на то, что отказали боги
Мне в сладкой участи оспоривать налоги
Или мешать царям друг с другом воевать,
И мало горя мне, свободно ли печать
Морочит олухов иль чуткая ценсура
В журнальных замыслах стесняет балагура.

– Великая фраза!

– «Морочит олуха…» И вот поймите, за цензуру он или против? Понять очень сложно.

– Это не диссидент! Это – выше!

– Свободный человек.

– Вот и мы так хотим.

– Мы хотим, чтоб власть выполняла свои функции, а человек имел свои права.

– Да… Я часто вспоминаю эти строчки Пушкина, когда читаю «Новую газету» или там «Новое время»…

– «Новая газета»! Я там числюсь даже в обозревателях. Иногда ее читать неуютно. И думаешь – ее разрешили, что ли? Чтоб был такой орган? И начинаешь думать… Это ж не может быть просто так.

– С грустью я думаю о том, что Политковская – моя, кстати, однокурсница – имела американский паспорт. Тогда надо было это ставить в подпись, что это мнение американской гражданки, мнение иностранки о нашей жизни. Она как бы такая маркиза де Кюстин.

– Но убивать ее было не надо.

– Ни в коем случае. Не приведи Господь!

– Если государственная сторона врет, а она всегда врет, потому что ей это нужно, – то кто-то должен говорить, что это неправда. Нормальная схема. Так должно быть!

– Но Пушкин же говорил, что пусть иностранцы помолчат, только русский может ругать свою страну…

– Она не была иностранкой.

– А паспорт?

– Ну и что – паспорт. Вы еще потребуйте прописку предъявить.

– Ну а каков бы я был с русским паспортом, ругая киевскую власть? Какое моральное право у меня на это? Интересно, что вы на это скажете.

– А надо смотреть, выгодно это власти или нет. Я перестану ругать, если увижу, что совпадаю с официальной точкой зрения: значит, тут ложь. Когда меня заставляют выбирать тех или этих, я говорю: а пошли вы оба нах! Человека ставят не в положение выбора, а в положение управления. Им хотят управлять. Кацап ты или хохол? Надо выбирать.

– Я хохол.

– Нет, я не про вас, я имею в виду неопределенно-лично. «Ты русский или еврей?»

– Меня за еврея часто принимают.

– Ради бога. Главное – разделяй и властвуй, сказано на все времена. Все способы разделять – они выгодны всегда власти.

– Так насчет того, что Пушкин про иностранцев сказал, прав или неправ?

– Он сказал только, что ему неприятно (когда иностранец ругает Россию). А кто прав и неправ, про это он не говорил. Это вы так ставите вопрос – прав или неправ.

– Так, значит, вы думаете, что Пушкин нам в этом не указ.

– Ему просто неприятно это слышать.

– Сказал – и сказал?

– Да, сказал – и сказал. Да, всегда можно исказить смысл, вырвав из контекста цитату. И сразу начать толковать… Я помню, еще при советской власти, все было в порядке, и вдруг напали на элитную литературу.

– И на вас, соответственно.