Врач без комплексов

Когда поток начальственных слез иссяк, что случилось довольно скоро, Тенгиз Карпович смачно высморкался, убрал в стол платок и совершенно сухими глазами взглянул на Женю.

— Потапова, когда будет план эфира?

— Когда будет тема, — сухо ответила она, досконально изучившая все странности начальства и тонко чувствовавшая, когда, где и сколько может себе позволить.

— Когда будет тема? — снова выскакивая из-за стола, спросил Трупп.

— Семнадцатого, в тринадцать сорок пять, — отчеканила уверенно Женя.

— Почему в тринадцать сорок пять? — не понял Тенгиз Карпович.

— Вас в тринадцать сорок пять не устроит? Давайте в четырнадцать пятнадцать, — не дрогнув, предложила журналистка.

Тенгиз Карпович моргнул несколько раз, потом добежал до своего стола и быстренько пролистал еженедельник.

— Устраивает.

— Вот и отлично, — подвела черту Женя. — Семнадцатого в тринадцать сорок пять. — И, поднявшись из-за стола, твердой походкой направилась к двери. — Прошу меня простить, дела, — бросила она напоследок, ловя на себе восторженные взгляды сослуживцев.

— Но все же почему в тринадцать сорок пять? — глядя ей вслед, озадаченно переспросил Трупп.

Остаток дня Женя пыталась разыскать оставшихся в списке суррогатных матерей, дозвониться до французов и уговорить Наталью Дудину встретиться. Последняя никак не соглашалась и в конце концов в ультимативной форме потребовала оставить ее в покое.

Что же делать? Женя задумчиво терла лоб, глядя на дверь своей рабочей каморки. А тут еще Трупп с новым эфиром. Недели не прошло с последней передачи, а он уже вопит: где сюжет? Где тема?

— А мне откуда знать, где сюжет, если у меня голова Матвеевой забита? — сердито буркнула самой себе девушка.

Но что ни говори, а следующую передачу готовить надо, и времени остается в обрез. Его всегда остается в обрез, потому как времени на подготовку сюжета у нее всего месяц, а его, то есть сюжет, еще разыскать надо. И Женя нехотя подтянула к себе толстую, неряшливую папку, в которую Маринка Похлебкина сложила выборку из писем и обращений телезрителей, более или менее перспективных, на ее взгляд, для отработки в передаче.

Женя просматривала страницу за страницей, пытаясь вникнуть в историю чужих дрязг, трагедий и разборок, но мысли ее то и дело возвращались к Наташе Дудиной. Все-таки она и Грачевы были единственным полным «комплектом». Имелся ребенок, имелись биологические родители, имелась суррогатная мать. Она просто не может оставить эту капризную девицу в покое.

Женька взглянула на часы, на пухлую папку и приняла решение. Папку она может и дома изучить, а вот адреса Дудиной в рабочем компьютере у нее нету. Значит, надо ехать домой, а потом часиков в восемь нагрянуть к Дудиной на дом, авось с лестницы не спустит. Может, Ленкину фотку с собой прихватить для убедительности? Жаль, нет ни одной фотографии с похорон или с места убийства. Вот это было бы убедительно. И Женю посетила новая продуктивная мысль: а не нагрянуть ли к майору?

Но на счастье Суровцева, журналистка его на месте не застала, майор был на вызове. Пришлось Женьке отбыть домой несолоно хлебавши.

В дверях стоял огромный, лохматый, чернявый детина, ростом он был под два метра, весил килограмм двести, не меньше. Мелкие, кудрявые, похожие на тонкую проволоку, иссиня-черные волосы были убраны в лохматый длинный хвост на затылке, окорокоподобные руки вылезали из коротких рукавов черной футболки с черепом, могучие волосатые ноги, обутые в банные шлепанцы, были прикрыты черными трикотажными шортами. Детина хрумкал яблоко.

— Ой, — пискнула Женька, почувствовав себя жалким кузнечиком, попавшимся на глаза огромной, жирной жабе.

— Привет! — добродушно поздоровался здоровяк. — Ты к нам? Проходи. — И радушно распахнул дверь. — Наташа, — прокричал он в глубь квартиры, — к нам гости. Да вы разувайтесь, я сейчас тапочки дам.

Он как-то неуклюже наклонился боком, и Женя искренне подивилась, как он умудрился не застрять в тесной прихожей. Но он не застрял, а благополучно достал откуда-то из-под вешалки пару стоптанных шлепанцев.

— Вот. Обувайте. А меня, кстати, Кирюша зовут, — протянул он Жене огромную пухлую длань.

— Женя, — кивнула девушка, пожимая руку. Кого-то ей Кирюша неуловимо напоминал. Вспомнить она не успела, в прихожую с кухни торопливо вошла Наташа и так же радушно, как и Кирюша, поздоровалась с гостьей. Так, словно ждала ее и была ей рада.

— Проходите, пожалуйста, — посторонилась она, пропуская Женю вперед. — Мы всех гостей на кухне принимаем, там удобнее и как-то уютнее. Да, Кирюш?

— Ага, — согласился тот. — И потом мы сейчас ужин готовим, заодно и перекусите с нами.

Они втроем втиснулись на небольшую, заставленную старой немодной мебелью кухню, и Кирюша, в один укус доев яблоко, повязав пестрый, огромный фартук, выдвинул ящик стола и достал оттуда огромный молоток для отбивания мяса.

«Вспомнила! — глядя на Кирюшу, сообразила Женька. — Он напоминает Илью Муромца с картины Васнецова. Конечно, Илья Иванович на картине несколько седоват, но что-то общее в облике и чертах просматривается».