Пока не началось, я ходил и общался с теми, кого знал. Впрочем, таких было не очень много. Дядя Темур, который приспособился к последствиям операции и разговаривал хоть и косноязычно, но довольно понятно. И очень жалел, что тамада не он. Это со стороны жениха. Ну, родители Ани, само собой. И Лев Ароныч, который после того как перестал быть моим начальником, оказался вполне нормальным мужиком. Кстати, именно он сейчас рассказывал пошлый еврейский анекдот тамаде. Тот самый, в котором старый раввин объясняет молодоженам, что женатые мужчины танцуют отдельно от женщин. Когда же дело доходит до вопросов о сексе, то говорит, что можно всё. Его спрашивают о разных позах, и он каждый раз говорит, что да, можно. Вот только на вопрос о позиции стоя сразу же отвечает: нельзя. «Почему?» – интересуются молодые. «В танец может перейти, а это запрещено».
Анекдот абхазам зашел, все начали смеяться – некоторый лед взаимного недоверия между родственниками был сломан. Можно сказать, дружба народов СССР воочию.
Когда мы остались вдвоем, Лебензон огорошил меня печальной новостью: умер Миша Харченко.
– Не может быть! Когда?
– Двадцатого декабря еще.
– Да как же? – я никак не мог поверить. – Он же молодой совсем был.
– Шестьдесят два года, – покивал Ароныч. – С вызова ехали, до подстанции метров сто оставалось. Успел машину остановить только. Сердце не выдержало. Ничего сделать не смогли, сорок минут реанимировали, – он виновато развел руками. – Вот такая у нас работа…
Дальше я на свадьбе сидел слегка оглушенный. Пил, где положено, где надо говорил тосты – станцевал с уже женой друга, потом с собственной невестой. Анечка все допытывалась, чего я такой смурной, а я отшучивался в том духе, что будь Сима понастойчивее, сейчас бы во главе стола сидел не Давид, а я. За что получал болезненные щипки и тычки.
Потом, когда официальные тосты и поздравления прошли, я потихоньку начал знакомиться с окружающими. То есть имена-то мы с самого начала обозначили, но так, для порядка. Так, обычные шуточки, «передайте салат, пожалуйста» и прочее. Потом уже Аня попросила принести из машины какую-то ерунду типа запасной косметички, и я вышел на улицу.
– Интересный автомобиль, – произнес сзади смутно знакомый голос.
– Ага, сам до сих пор удивляюсь, – я повернулся и увидел Матвея Ильича, толстого рыжего мужика, с которым мы рядом сидели.
– Где брал?
– А там нет, – я сделал жест, будто выворачиваю карманы на брюках. – Уникальный экземпляр, ручная работа. Могу дать контакт мастеров, поинтересуйся, может, получится заказать.
– Нельзя мне, – вздохнул Матвей. – Род занятий такой, что выделяться не стоит. На синем «Москвиче» покатаюсь.
– Органы? – попытался догадаться я. Не из реального интереса, больше для поддержания разговора.
– Хуже, – улыбнулся мой собеседник. – Антиквариат и предметы искусства. Если интересует, подберем что-нибудь, – и он подал мне визитку. Редкий гость в наших краях, советские люди большей частью довольствуются записью в блокнотике.
– Спасибо, конечно, – сказал я, пряча картонку во внутренний карман пиджака, – но про таких как я анекдот есть. Вышла замуж выпускница института искусств за украинского шахтера. Мужик два метра ростом, кулаки как моя голова, неутомим в постели. А она вся такая утонченная, на филармонические концерты ходит, Пруста читает. Но любовь. Вот живут молодожены месяц, другой, и она как-то взмолилась: «Ваня, что же мы всё время только трахаемся? Давай хоть поговорим о чем-нибудь, вернисаж посетим». Тот подумал, кивнул, и спрашивает: «Моцарта читала?» Девочка эта: «Нет…» «Ну тогда давай у койку!»
Матвей вежливо посмеялся.
– То есть за границей научные статьи печатаешь, на конгрессы в Швейцарию ездишь, а дома только «у койку»? – слегка скептически спросил он.
– Откуда такие сведения? – насторожился я.
– Да брось, – засмеялся он. – Ты же Анин жених, про тебя все наши знают.
– Ладно, пойдем назад, замерзнем еще.
Хорошая свадьба у моих друзей получилась. Хитрый тамада напоил всех, и я в конце, удивляясь сам себе, даже выдал что-то вроде лезгинки. И хава нагилу танцевал, как без этого. Будет что вспомнить.
Глава 10
– Он мертв.
Стоило мне бросить взгляд на тело грузного мужчины с дыркой в голове и валяющимся рядом пистолетом, как я не выдержал и выдал в эфир банальность. Геворкян недовольно посмотрел на меня, сделал знак свалить обратно в прихожую.
– Я знаю, что он мертв, – полковник Балашов удивленно поднял очки, узнал меня, потом легонько кивнул. – Мы вас вызвали к жене Семена Кузьмича. У нее истерика и сердце болит.
Семена Кузьмича? Я присмотрелся к телу на ковре. Точно, Цвигун. Зам Андропова, смотрящий от Брежнева в КГБ. Значит, съел-таки пулю. И ведь как чуял – с утра что-то крутило внутри, накатывали плохие предчувствия. А как нас дернули на чью-то дачу в Усово, возле которой стояло несколько «Волг» с мигалками, сразу понял – процесс пошел. Теперь-то ясно, что именно началось. Дележка власти. По жесткачу.