Лестница была винтовой и вела в просторный, подземный зал, который освещало огромное паникадило и множество канделябров, расставленных по углам. Здесь люди разошлись и свободно вздохнули, расстегнув верхние пуговицы своих дорожных плащей. Их взгляды были направлены в основном на кафедру, похожую больше на театральную сцену, чем на ту, с которой вещает библейские догмы проповедник. Да и если честно, то в данном помещении не на что было больше смотреть. Серые каменные стены, пол и потолок, напоминали обычный подвал или подземелье и не вызывали ни чего, кроме уныния.
На кафедре же, в больших креслах с высоченными спинками, восседали три человека. Их облачение состояло из ярко красных сутан, с вышитыми золотыми нитями эмблемами на груди. Эти эмблемы состояли из распустившейся розы и католического креста.
Перед сидящими в креслах людьми, находился проскинитарий, на котором лежала огромных размеров раскрытая книга. Чуть левее, располагался длинный стол. На столе стояли реторты, флаконы и колбы с разными жидкостями и порошками. Рядом с ними лежали разнообразные медицинские инструменты. А в правом углу, за кафедрой, была выстроена небольшая домна, в жерле которой тихо гудел огонь. Импровизированная, по всей видимости, из старой печи, в которую были вделаны клинчатые меха для дутья, она являлась единственным источником тепла для этого сырого и холодного подвального помещения.
Как только один из восседавших в кресле человек встал со своего места и поднял руку, возникший в помещении гул голосов пришедших гостей сразу смолк. И пока человек молчал, гости его внимательно разглядывали. Перед ними стоял высокий, худощавый пожилой священник, с осунувшимся и даже немного злобным лицом. Голову его покрывал обычный католический пилеолус красного цвета. Выдержав пару минут тишины, священник, наконец, заговорил:
– Здравствуйте братья! Мы очень рады видеть вас сегодня в нашем храме, и хотим поблагодарить за этот, столь опасный в настоящее время, визит, – голос говорившего был хриплым и басовитым. – Сразу приносим прощение, если кому-то из вас пришлось бросить важные для него дела и сорваться с места по нашему зову, переданному в секретных посланиях верными ордену людьми. Но разве не давали мы клятвы на крови и кресте, вступая в его ряды, в верности, поминовении и выполнении любого данного нам задания, пусть даже ценою собственной жизни, карьеры или семьи? Да, давали! Поэтому вы все здесь! Поэтому вы не посмели нарушить свой долг и стать клятвопреступниками!
Но не будем рассуждать о пустых вещах, а перейдём сразу к делу.
Как и каждый год, собираемся мы сегодня на новом месте. Хотя надеюсь, что оно и в последующие годы послужит нам отличным покровом для наших тайн. А на установленную братством дату основания ордена, сюда будут приглашены его верные послушники и предводители, со всей старой Европы. Об этом грандиозном событии вы будете извещены заранее. Ну, а сегодня же, под сводами этого храма, мы рассмотрим все ваши достижения за год и каждому из вас дадим новое задание.
Священник замолчал, но ненадолго. Вздохнув, он вытер рот шёлковым платком и, облокотившись на проскинитарий, продолжил свою речь, внимательно вглядываясь в лицо каждого из присутствующих.
– Начнём же мы сегодня с поимённого списка в алфавитном порядке. Выходя по одному, вы отчитаетесь за проделанный вами в течение года труд. И надеюсь, что никому из вас не надо напоминать, что всё увиденное им здесь и сейчас, должно оставаться в тайне от всего остального мира, и ни кто не должен демонстрировать своих знаний на людях, чтобы не привлекать к себе, и тем самым к нашему ордену, ненужного внимания.
Закончив речь, священник сел на своё место. Однако его тут же сменил другой, сидящий рядом. Этот был куда более плотного телосложения, хотя и также высок ростом, но в отличие от предыдущего оратора лицо его выражало некое благодушие. Может из-за своей ширины, может из-за больших, глубоко посаженных глаз, а может и вовсе потому, что три его подбородка полностью закрывали ему шею, словно голова держалась на туловище и без неё.
Грузный преподобный кхакнул, откашлялся и подошёл к проскинитарию. Там он переложил несколько пожелтевших листов бумаги и, взяв их в руку, поднёс к самым глазам, сощурившись так, словно плохо видел.
– Первым вызывается брат Авделай! – громко прочитал он весьма странное имя.
Однако тут вмешался третий священник, который, не удосужившись даже встать, сказал:
– Хочу вам напомнить, ещё раз, что все вы здесь братья, зовётесь именами, наречёнными при вступлении в орден, так как орден породил вас заново, а данные вам имена при рождении, должны оставаться только в миру. И надеюсь, что для нашего сообщества, состоящего из образованных, учёных мужей, не будет препятствием языковый барьер, который мы преодолеваем, общаясь здесь исключительно на латыни.
– Мы помним это! – отозвался один человек из толпы и смелой уверенной походкой поднялся на кафедру.
Мужчина небрежно скинул шляпу и плащ и вежливо поклонился; сначала трём священникам, затем всем присутствующим.