Врачи двора Его Императорского Величества, или Как лечили царскую семью. Повседневная жизнь Российского императорского двора

Особенно значимой является запись в дневнике лейб-медика С. П. Боткина, оставленная в день перенесения тела Александра II из Зимнего дворца в Петропавловский собор:[700] «Прошлое воскресенье 1 марта я был дома и работал до половины третьего, перед выездом на консультацию только что вынул виолончель, чтобы обмять свои пальцы, является Иван с известием, что приехал курьер из дворца, что что-то случилось. Я вышел сам к курьеру, и по его лицу можно было видеть, что случилось что-то недоброе. „В Государя стреляли!“ – „Ранен?“ – „Не знаю, но его с закрытыми глазами пронесли на руках, и я тотчас же поехал сюда“. Без 10 минут я был во дворце, в передней, на лестнице, в коридоре дворца толпились люди, большей частью в полной парадной форме, что полагается в различных дворцовых выходах. Все имели смущенный вид, и бо́льшая часть шла по направлению к кабинету Государя. Ал. Пётр. Ольденбургский встретился мне на лестнице, он быстро спускался. „Торопитесь, вы нужны“, – сказал он мне. Признаюсь, что у меня сердце забилось и болезненно сжалось; взойдя в комнату перед кабинетом, я увидал массу народа, я никого не видел и не помню, кто тут был, дверь в кабинет была отворена на обе половины, вдоль рабочего стола стояла обычная походная кровать Г[осуда]ря, и на ней лежал умирающий царь, он был в одной рубашке, обе ноги врозь, ниже колен на обеих сторонах в кровавой мясистой части виднелись отдельные куски разбитых костей, лицо было мертвенно бледно, глаза открытые, тусклые, рот открыт, Г[осуда]рь усиленно вздыхал, расширяя всеми мышцами свою грудную клетку, при каждом вздохе рот открывался шире, кожа была холодна, пульс не прощупывался, тоны сердца не слышны, при выслушивании дыхания слышны были хриплые сонорные хрипы спереди; Г[осуда]рь умирал, оставалось только дыхательное движение. Доктор Круглевский, прижимавший femoral[is] артерии совместно с доктором Маркусом и Дворяншиным, начали бинтовать обе ноги и левую руку; при выслушивании вслед за этим появилось несколько сердечных тонов с неправильным ритмом; я предложил сделать переливание крови, бросились за аппаратом в Конюшенный госпиталь; но дыхание становилось все реже и поверхностней, нижняя часть грудной клетки уже не расширялась при вдохе, оставалась работа только верхней грудной части, затем только шейных позвонков и, наконец, дыхательные движения грудной клетки прекратились, но время от времени появлялись спазматические движения надгортанного хряща, но вот и этот проблеск жизни исчез – Г[осуда]рь скончался в 3 ч. 35 минут. Кабинет Г[осуда]ря был полон, когда я взошел, тут были все наличные члены семьи, наследник, в[великий] к[нязь] Владимир стояли около постели, княгиня Юрьевская оживляла умирающего, прыская на него водой, давая нюхать спирт, поливая на грудь и голову гофманскими каплями, моля о помощи, обращаясь нередко ко мне, упрашивая привести Г[осуда]ря в чувство, всё время давая кислород, но когда дыхание прекратилось, несчастная жена вдувала ему воздух сама, надеясь вдохнуть ему жизнь; цесаревич время от времени громко рыдал, Владимир, во-видимому, был более хозяин самого себя; когда привели детей Юрьевских, чтобы проститься с отцом, когда мать хотела открыть одеяло, чтобы показать раны умирающего – „Княгиня, этого нельзя“, – раздался строгий голос Влад[имира], и детей тотчас же увели. Минут за пятнадцать до прекращения дыхания явился священник Рождественский с разными дарами и хотел причастить Г[осуда]ря, но рука священника так дрожала, что он не в состоянии был попасть в сосуд ложечкой; я должен был взять руку священника и укрепить ее в своих руках и таким образом дал возможность взять дары и донести их до рта умирающего, который и проглотил причастие; вслед за причастием явился Бажанов и прочитал отходную, все стали на колени, слышались в различных частях комнаты всхлипывания. Как только что скончался Г[осуда]рь, я вышел из комнаты и некоторое время держался вместе с другими врачами, за полчаса до смерти приехал Головин, за ним Богдановский; начали составлять бюллетень прежде об опасной ране,[701] затем о смерти – то и другое было подписано докторами. В тот же вечер было поручено бальзамирование тела с участием тех же лиц, которые были при вскрытии Императора, а также Богдановского, Круглевского, на вскрытие были приглашены Карель и Цицурин, последний был и при кончине.