Врачи, пациенты, читатели. Патографические тексты русской культуры

В собственно научном плане Рюйша интересовали практические задачи консервации трупов, а также особенности кровообращения и строения сосудов. Получив образование в Лейдене, Рюйш был вдохновлен техникой работавшего там же Яна Сваммердама – ученого-натуралиста, изготовившего в 1667 г. первый анатомический препарат с использованием жидкого воска для заполнения полости кровеносных сосудов. Рюйш усовершенствовал инъекционную технику Сваммердама, добившись возможности заполнять окрашенным отвердевающим составом чрезвычайно мелкие сосуды (например, артерии надкостницы слуховых косточек). Остроумным изобретением Рюйша в этой работе было применение личинок некоторых насекомых, питающихся мягкими тканями органов тела и оставляющих нетронутыми более твердые для них сосудистые оболочки [Радзюн 1996: 154]. Помимо кровеносных сосудов, специальным объектом анатомических интересов Рюйша служили дети и новорожденные: из более чем 600 каталогизированных экспонатов, имевшихся в «кабинете Рюйша», по меньшей мере треть составляли препарированные фрагменты детских тел – руки, ноги и особенно головы, снабженные при этом дополнительными украшавшими их деталями – тонкими батистовыми рукавчиками и кружевными манжетами [Hansen 1996: 672]. В какой-то мере неравнодушие к «детской теме», вероятно, объясняется служебным положением Рюйша, возглавлявшего с 1672 г. акушерскую службу Амстердама и имевшего доступ к анатомированию мертворожденных и умерших младенцев, но не исключено, что он вкладывал в эти экспонаты и особый эмблематический смысл – едва ли случайно, что на заказанной им Яну ван Неку картине («Анатомия профессора Фредерика Рюйша», 1683) анатом изображен над трупом мертворожденного ребенка приподнимающим двумя пальцами пуповину, соединяющую младенца с лежащей на столе плацентой, а мальчик в правом углу картины (искусствоведы опознают в нем сына ученого) держит скульптурно собранный детский скелет[68]. Тело младенца, в отличие от тела взрослого человека, в глазах Рюйша, быть может, с большей силой обнаруживало поразительность Божественного замысла в его целомудренной и первооформленной чистоте.

Каким бы, впрочем, ни был аллегорический и собственно научный смысл, вкладывавшийся в свою работу голландским анатомом[69], демонстрируемые им анатомические экспонаты вызывали не только «туристический» интерес у любопытствующих посетителей (прославивших «кабинет Рюйша» как «восьмое чудо света»)[70], но и специальный интерес ученых и философов, интересовавшихся проблемами эмбриологии и, в частности, тератологии. В конце XVI – начале XVII в. эти проблемы ставятся как взаимосвязанные: обсуждение происхождения, развития и изменений человеческого организма обязывает к ретроспекции, призванной объяснить «первоначала» соматической нормы, а также вероятность ее искажения в телесной и (или) умственной патологии.

Рис. 2. Иллюстрация к анатомическому «Тезаурусу» Ф. Рюйша. Гравюра К. Гейзенберга

Ко времени знакомства Рюйша и Петра научные дискуссии, касавшиеся происхождения человеческих уродств, были представлены двумя основными теориями. Сторонники одной из них (получившей позже название «преформизма») были убеждены в изначальной (собственно божественной) «предобразованности» человеческого зародыша, а значит, и заложенных в нем уродств. Вопрос, который обсуждался преформистами специально, состоял в том, предопределено ли развитие плода уже в яичнике (так думали «овисты») или в сперматозоиде («анимакулисты»). С преформистами спорили сторонники «эпигенетического» объяснения, полагавшие, что пренатальные изменения в процессе внутриутробного развития изначально непредсказуемы: человеческий плод может изменить свое развитие в сторону патологии, если зародыш испытывает те или иные внешние воздействия[71]. Примером такого воздействия называлось, в частности, воображение матери, вынашивающей ребенка, возможные последствия испуга в период беременности, различного рода аффекты и т. д. Именитый современник Рюйша французский академик Николай Мальбранш настаивал в «Разысканиях истины» (1-е изд. – 1673 г.) на решающем значении воображения матери в формировании телесных девиаций[72]. О независимости внутриутробного развития плода от божественной «предобразованности» зародыша писал еще один знаменитый современник Рюйша и (соотечественник) Мальбранша, анатом Гийом Лами. В своих «Разговорах об анатомии» (1675) Лами не только отвергал идею «преобразованности», но и выражал сомнение в абсолютности самой антропологической нормы и превосходстве человека в сравнении с животными: перед лицом Природы, рассуждал Лами, все ее создания заслуживают восхищения. Игра природы (lusus naturae) распространяется на всех[73].