Врачи, пациенты, читатели. Патографические тексты русской культуры

Суждения царя на предмет останков святого Никиты не были случайностью. Так, документально известно, что в 1709 г., будучи в Киеве, Петр отправляет своего неоднократно упоминавшегося выше лейб-медика Роберта Арескина для экспертизы захоронений Киево-Печерской лавры. Проблема нетленности мощей продолжает интересовать Петра и позже. В 1723 г. Синод под несомненным нажимом императора рассматривает два дела, посвященные освидетельствованию мощей святых. Одно из них касалось некоей телесной реликвии, привезенной с Востока и хранившейся у секретаря Монастырского приказа Макара Беляева, второе – обнаружения захоронения в стене Солигаличского монастыря двух гробов с нетленными мощами монахов, почитавшимися в качестве местных святынь. По мнению О. Г. Агеевой, проинтерпретировавшей принятые Синодом решения по этим делам, уже сам факт административного синодального освидетельствования (духовной инквизиции) мощей святых достаточно демонстрировал готовность власти поставить под сомнение традиционные институты святости. Освидетельствование по первому делу показало, что заморская святыня была не частью человеческого тела, но слоновой костью. Решение Синода было при этом беспрецедентным: ложная святыня должна была стать предметом специального трактата и экспонироваться в синодальной Кунсткамере. Постановление по второму делу также отказывало в признании святости новооткрытых мощей и законности их почитания, хотя факт их нетленности и не отрицался. Вопреки традиционным православным воззрениям на святость нетленных тел, решение Синода обязывало православных к тому, чтобы считаться не с авторитетом предания, но с авторитетом власти, санкционирующей почитание тех или иных мощей в качестве святыни. Нетленность монашеских тел, обнаруженных в Солигаличском монастыре, не свидетельствовала об их святости по причине неизвестности имен умерших монахов. Значение имени и, соответственно, санкционированная властью репутация его носителя декларировались, таким образом, как условие более важное для православного вероисповедания, чем факт нетленности тела [Агеева 1999: 317–318]. Но более того, феномен нетленности получал свое объяснение не в качестве религиозного чуда, но как задача для научного, «экспертного» разрешения, явление, обязанное своим возникновением то ли сознательной фальсификации, то ли особенностям природной консервации и (или) патолого-анатомического бальзамирования[87].