Когда их привезли, они были еще теплыми. Их глаза были широко открыты и блестели. Они казались затекшими, красными и вылезали из глазниц. Вокруг носа и рта следы крови. И фекалий. Трупное окоченение отсутствовало.
Я обратил внимание на ряд цифр, которые были нанесены этим женщинам на левом предплечье.
Я записал их на листке бумаги, который хранил дома. Каждый номер состоял из пяти цифр.
Несколько колонн следовали одна за другой. Все были полны трупов, в том же состоянии, что и первые.
Хирт предупредил Анрипьера: «Если не будешь держать язык за зубами, ты тоже умрешь». Помещенные в чаны трупы оставались там в течение года, и никому не разрешалось прикасаться к ним.
5 сентября 1944 года, в свете наступления союзников, Зиверс отправил телеграмму Карлу Брандту. Он просил распоряжений, опасаясь, что тела могут попасть в чужие руки:
Из-за большой научной работы подготовка скелетов еще не завершена. Хирт спрашивает, что следует предпринять […] в случае, если Страсбург окажется в опасности. Он мог бы подвергнуть их мацерации, сделав неузнаваемыми.
Но в этом случае часть работы была бы проделана напрасно, и это большая научная потеря для уникальной коллекции, так как слепки невозможно будет сделать.
Чтобы спасти коллекцию, Зиверс придумал следующее: если союзники найдут тела в чанах, можно будет сказать, что это человеческие останки, которые французы бросили там, когда спешно покидали факультет.
Наконец, Анрипьеру и его коллегам приказали разрезать 86 тел и сжечь их в страсбургском крематории.
Из-за нехватки времени и сил не все превратились в пепел. Некоторые остались на дне чанов. Вместе с останками тех, кто был частично расчленен. Когда союзники обнаружили ужасы анатомической лаборатории, они сфотографировали трупы и чаны. Фотографам помогал препаратор. Трупы опознали. Без Анрипьера у них не было бы ни истории, ни имен: сегодня на еврейском кладбище Кроненбурга прохожие могут отдать дань уважения или просто поприветствовать память этих мужчин и женщин, от Акуни до Воллински,
9
Возвращение в Страсбург
Когда я узнал, что Хирт был вынужден бежать из Страсбурга, оставив трупы из своей коллекции, в голову пришли десятки вопросов. Сохранились ли чаны, в которых они содержались? Головы, руки, ноги? Сохранились ли где-нибудь эти части людей? Были ли уничтожены? Когда? Почему? Кем?
Нужно выяснить. Кого я могу спросить? В Страсбурге никого не знаю.
Декан факультета – первый, кому я напишу. Уверен, он ответит.
Действительно, его письмо пришло очень быстро. Он посоветовал связаться с руководителем Института анатомии профессором Жаном-Люком Каном. Однако предупредил, что «это деликатная тема».
Деликатная? Учитывая ужас событий, этот термин кажется несколько слабым, но верно то, что время, а наша эпоха в особенности, любит сбавлять тон.
И хотя я вполне могу представить, что оккупационное прошлое факультета – не первое, что выходит на передний план, когда им руководишь, я чувствую, здесь есть кое-что еще. Моя интуиция вскоре подтвердилась.
Еще до того, как я позвонил, профессор Кан, которому декан сообщил о моих запросах, прислал электронное письмо с предложением связаться с другим профессором, историком факультета.
Со своей стороны, я взял на себя инициативу связаться с другим врачом, который десятилетиями боролся за существование мемориальной доски в память о Менахеме Таффеле, одной из жертв Хирта, опознанной по номеру, вытатуированному на руке.
Вот что он мне написал:
Вероятно, до сих пор хранятся анатомические разрезы, сделанные в нацистскую эпоху, несмотря на отрицания руководителей института. Существует «исторический» отчет о вскрытии 17 целых тел и 166 частей, обнаруженных 1 декабря 1944 года в резервуарах Института нормальной анатомии, датированный 1946 годом. Я могу предоставить его в Ваше распоряжение.