Вокруг меня распространялся дурной запах, когда мужчины и юноши пытались дотронуться до меня. Они одеты в лохмотья или остатки военной формы. Многие из них были уже мертвы, но в их глазах можно было увидеть радость. Я посмотрел вдаль, за эту жалкую массу людей, и увидел поля, на которых пахали упитанные немецкие крестьяне…
Я попросился в один из бараков. Оказалось, его занимают чехословаки. Как только я вошел, оставшиеся в живых столпились вокруг меня и пытались нести меня на своих плечах. Но они были слишком слабы, чтобы поднять меня. Многие не могли даже покинуть свои соломенные матрасы. Мне рассказали, что в этом бараке когда-то содержалось 80 лошадей. Теперь здесь теснились 1200 человек, по пять на койке. Запах в бараке стоял непередаваемый.
Вызвали врача, который отвечал за этот барак. Мы ознакомились с его медицинскими отчетами. В маленьком черном блокноте были только фамилии, ничего больше – никаких указаний на то, кто здесь был, что сделали или что нужно сделать. Рядом с фамилиями погибших стоял крест. Я сосчитал их. Всего 242 креста – 242 погибших из 1200 человек, и это всего за месяц.
Когда мы вышли во двор, один человек упал замертво. Двое других, им, наверное, было за 60, тащились в сторону уборных. Я увидел уборные. Не буду их описывать…
В другой части лагеря мне показали детей, сотни детей. Некоторым не было и 6 лет. Один закатал рукав и показал свой регистрационный номер. Он был вытатуирован на руке: B 6030. Другие тоже показали свои татуировки. Они будут носить их до самой смерти. Пожилой мужчина, стоявший рядом со мной, сказал: «Дети – враги государства!» Я посмотрел на них и увидел сквозь тонкие рубашки их ребра.
Мы пошли в больницу. Она была переполнена. Врач сообщил, что за день умерло 200 человек. Я спросил его о причинах смерти. Он пожал плечами и ответил: «Туберкулез, сильное недоедание, истощение, а еще много тех, кто просто не хотел больше жить. Все очень сложно». Он приподнял одеяло и обнажил ноги одного человека, чтобы показать, насколько они распухли. Мужчина был мертв. Большинство пациентов не могли двигаться.
Я попросил показать кухню. Все было чисто. Ответственный немец показал дневной рацион. Кусок ржаного хлеба толщиной с большой палец, слой маргарина толщиной с три пластинки жевательной резинки. С небольшим количеством джема – вот и все, что получали заключенные в течение суток. На стене у немца висела бухгалтерская таблица. Она выглядела невероятно сложной. Повсюду были воткнуты маленькие красные булавки. Немец объяснил мне, что каждая булавка означает 10 смертей. Он должен был пересчитать пайки для раздачи и сказал: «В этом мы были очень эффективны».
Затем мы прошли в небольшой дворик. К стене примыкало помещение, похожее на конюшню или гараж. Мы вошли внутрь. Пол бетонный. В два ряда лежали тела, сложенные как бревна. Тела очень худые и невероятно белые. Некоторые трупы были ужасно разложившимися, несмотря на то что на костях не было почти никакой плоти. Некоторые из них были ранены в голову, но кровь почти не текла.
По моим прикидкам, здесь в два ряда лежало более 500 мужчин и мальчиков. Здесь же стояла телега, в которой находилось около 50 тел, но, по правде говоря, сосчитать их было невозможно. Оказалось, все эти люди не были казнены: они просто умерли от голода.
На самом деле причина смерти не имела никакого значения. В Бухенвальде были совершены убийства. Бог знает, сколько мужчин и мальчиков погибло здесь за последние 12 лет. В четверг мне сказали, что в лагере находилось более 12 тысяч человек. В какой-то момент их было более 60 тысяч. Что случилось со всеми этими людьми?
Я молю Бога, чтобы вы поверили в то, что я рассказал о Бухенвальде. Я описал то, что видел и слышал, и это лишь малая часть. Для многих вещей просто не существует подходящих слов.
Если я шокировал вас этим описанием Бухенвальда, я глубоко сожалею.