Больница Шарите, расположенная на улице Сен-Перес, была основана в 1607 году братьями милосердия из религиозного ордена Святого Жана де Дье по инициативе Марии Медичи, женщины, прославившейся добрыми делами. Двести лет спустя не было в мире больницы, студенты которой были лучше обучены в области заболеваний сердца и легких, а возможно, и болезней других органов. В книге под названием «Больницы и хирурги Парижа» американский врач Ф. Кэмпбелл Стюарт перечислил следующие наиболее часто встречавшиеся диагнозы во французских больницах в начале века: чахотка, пневмония, тиф, рак, пятнистая лихорадка (особенно оспа), послеродовой сепсис, болезни сердца и мочевыводящих путей.
Прогрессивные, почти футуристические, медицинские исследования, проведенные в больнице, опровергли устаревшую доктрину, в рамках которой они были сделаны. Практически никакого прогресса в заботе о больных не было достигнуто с тех пор, как братство впервые приехало из Италии, поскольку не было необходимости, а потом и денег для модернизации уже имеющейся материально-технической базы. Больница представляла собой ряд беспорядочно расположенных зданий разного размера и стиля, разделенных несколькими дворами и садами, где выздоравливающим пациентам было разрешено заниматься физическими упражнениями. Построенные на небольшом холме сооружения были снабжены хорошо работающей системой стока воды и даже закрытой дреной[13]
, что было нехарактерно для больниц тех дней. Необычным также было то, что палаты были светлыми и просторными: в мужском отделении расстояние между кроватями составляло девяносто сантиметров и один метр восемьдесят сантиметров – в женском. Пятеро из шести пациентов, вошедших в Шарите, могли рассчитывать, что покинут больницу живыми. Такая статистика, превосходная для начала девятнадцатого века, по мнению одного английского медика, посетившего тогда Шарите, во многом была обусловлена «большими, хорошо проветриваемыми палатами и правилу класть по одному пациенту на кровать».Последнее из указанных обстоятельств было новым словом в медицине. До создания республики нередко по четыре, пять или даже шесть человек с тяжелыми заболеваниями, невзирая на пол, размещались на одной кровати, разделенные лишь простынями. Таким образом, во время эпидемии недавно прибывший пациент имел серьезный шанс проснуться однажды в холодный предрассветный час, тесно зажатым застывшими трупами. Вероятно, это ужасная некрофильская идея небес, вроде репетиции ада на Земле.
К моменту поступления молодого Лаэннека в Шарите на смену террору, царившему в больницах всего два десятилетия назад, пришел осторожный оптимизм. Хотя методы терапии, имевшиеся в распоряжении врачей, оставались такими же умозрительными, как и прежде, больничные палаты оставались для людей оазисом заботы и передышки от повседневных дел. Почти триста коек Шарите были заполнены мужчинами и женщинами, полными надежды, что доброта и внимание сестер ордена Св. Винсента и Павла помогут им вернуть здоровье. Восемь тысяч страждущих ежегодно прибегали к деликатному попечительству монахинь. Теперь появился некоторый шанс на реальную помощь врачей. В соответствии с научной концепцией Морганьи и Корвизара каждый пациент подвергался тщательному освидетельствованию, а профессора и студенты всегда были в поиске все новых проявлений болезней, которые могли привести к определению диагноза. Обходы проводились не реже одного раза в день старшими профессорами в сопровождении свиты студентов и врачей, количество которых постоянно увеличивалось за счет медиков, прибывавших из Америки и многих стран Европы. Больничные палаты стали лабораторией, где развивалась новая диагностическая медицина, которая спустя почти столетие приведет к современным успешным методам терапии.
Как будто зная, что скоро ему придется участвовать в гонке с собственной преждевременной смертью, Рене Лаэннек с маниакальной решимостью с головой погрузился в изучение медицины. Он не пропускал ни одной лекции или аутопсии; когда Корвизар делал обход больных, он был рядом; если проводились специальные курсы, он не пропускал и их. Лаэннек всегда оказывался там, где можно было почерпнуть новые знания. Он посещал занятия по анатомии, физиологии, химии, фармации, materia medica (сегодня называемой фармакологией), ботанике, юридической медицине и истории медицины. Одновременно, в Центральной школе он работал над совершенствованием своего греческого в те моменты, которые удавалось выкроить от посещения основных занятий – он мечтал прочитать Гиппократов корпус в оригинале. К тому же он возобновил обучение игре на флейте, хотя невольно задаешься вопросом, оставалось ли у него время, чтобы дышать.