Врачи: Восхитительные и трагичные истории о том, как низменные страсти, меркантильные помыслы и абсурдные решения великих светил медицины помогли выж

После безуспешной попытки справиться с депрессией и состоянием неуправляемой рефлексии в течение нескольких месяцев в начале 1848 года он наконец надолго оставил занятия в колледже. После некоторого отдыха, за которым последовало непродолжительное путешествие по Ирландии, он был готов возобновить учебу. В то время отец написал ему письмо, к которому он, возможно, не раз обращался в трудные годы, когда пытался убедить свое хирургическое братство в справедливости теории бактериальной причины возникновения заболеваний:

Поверь, мой нежно любимый сын, что главное теперь для тебя – лелеять благочестивую бодрость духа, открыть свое сердце, чтобы видеть милость и красоту, окружающие нас, и наслаждаться ими: в данный момент не следует сосредоточивать свои мысли на себе или задерживать свое внимание надолго на каких-то серьезных вещах. Ты должен помнить, как строго доктор Ходжкин предостерегал тебя о серьезной опасности, в которой находится твое психическое и физическое здоровье.

Решив жить по совету своего отца и пересмотрев свои цели, в конце 1848 года Джозеф вернулся на медицинский факультет к зимнему семестру. Сила духа, приобретенная им когда-то благодаря квакерскому воспитанию, вернулась к нему. Он знал, что́ нужно делать.

Совет Джозефа Джексона и его пример были не единственными дарами отца своему сыну. Один из его лучших микроскопов отправился с юношей в медицинский колледж и был весьма полезен ему в учебе. К тому моменту уже искусно владея этим инструментом, Джозеф проводил много свободного времени за наблюдениями. Он представил медицинскому больничному обществу две свои работы, которые удивительным образом предвосхитили направление его профессиональной карьеры. Одна из них носила название «Гангрена», другая – «Применение микроскопа в медицине», тема которой представляла особый интерес для его сокурсников, поскольку в колледже не предусматривалось официального обучения данному предмету. Он также провел оригинальные исследования некоторых микроскопических мышц: тех, что расположены в радужной оболочке глаза и тех, что поднимают крошечные волосяные стержни в коже, образуя мурашки на ее поверхности. Несмотря на объем всей дополнительной работы, он находил время для учебы и в 1852 году получил степень с отличием.

Сначала Листер служил домашним врачом, а затем девять месяцев работал лечащим хирургом – форма практики, примерно эквивалентная современной американской интернатуре. К тому времени, когда он закончил свое официальное обучение, ему исполнилось двадцать семь лет. Благодаря благополучному финансовому состоянию его семьи у него не было необходимости торопиться с практикой. В школьные годы он был особенно близок с профессором физиологии Уильямом Шарпом, который теперь предложил ему посвятить некоторое время посещению различных клиник, чтобы расширить свои представления о хирургии. Шарп был другом Джеймса Сайма, профессора клинической хирургии в Эдинбурге, и именно в это учреждение физиолог порекомендовал отправиться своему молодому протеже перед туром по европейским больницам.

За несколько дней своего пребывания в Эдинбурге в сентябре 1853 года молодой хирург понял, что в своем новом наставнике он нашел второго отца, хотя их характеры и даже их внешность были абсолютно не похожи. Листер, чуть более шести футов в высоту, с мощной грудью и красивой головой, производил впечатление гораздо более крупного человека, чем был на самом деле. Он обладал дружелюбным взглядом и прекрасным чувством юмора, был сдержанным и скромным, казалось, в нем совершенно отсутствует дух соперничества. Несмотря на свои непритязательные манеры квакера, он был культурно развитым человеком и мог свободно говорить по-французски и по-немецки. В общей сложности он отличался любезностью, которой был полностью лишен откровенный, воинственный маленький профессор, к которому он пришел учиться. У Сайма было простое лицо: некоторые считали его грубоватым и даже немного угрюмым. В то время ему было пятьдесят четыре года, он являлся лучшим специалистом в хирургии на Британских островах, его острый ум, упрямство и самоуверенность делали его грозным противником в медицинском диспуте. Казалось, что каждый из них видел в другом скрытую часть собственной личности, и тайное восхищение своим бессознательным альтер-эго позволило им стать большими друзьями.

Сайм так увлек Листера своим энтузиазмом, что тот решил остаться в Эдинбурге, хотя запланированный для этого визита месяц подошел к концу. Лоусон Тейт, видный бирмингемский хирург следующего поколения, в то время был студентом. Он оставил яркое описание феерической операции, когда профессор взял в руки свой скальпель, чтобы провести одну из тех процедур, на которые редко кто осмеливался даже в 1850-е годы. Читая рассказ Тейта, несложно понять, почему юноша, не закончив обучения, без малейших колебаний отказался от своих планов ради того, чтобы развивать свои профессиональные навыки рядом с этим блистательным мастером: