Враг божий

Как безумный, я ринулся вперед, призывая на помощь Бела. Мои люди бежали за мной, другие, завидев белые звезды на щитах и волчьи хвосты на шлемах, выскакивали из дома. Нимуэ визжала и выла, не отставая от нас. Вражеские бойцы в ужасе оглянулись. Я мчался прямо на Лавайна. Друид увидел меня, узнал и застыл как громом пораженный. Он переоделся в христианского священника и нацепил крест, ибо сейчас было не время разъезжать по Думнонии в одежде друида. Выкрикивая имя Бела, я бросился на мерзавца.

Передо мною вырос, размахивая топором, сакс. Лезвие сверкало в дрожащих отблесках пламени. Я закрылся щитом, и мощный удар болью отдался в левой руке. Я вонзил Хьюэлбейн в живот нападавшему, провернул и выдернул меч вместе с грудой саксонских кишок. Исса тем временем сразил другого сакса. Скарах, его жена-ирландка, выскочила из дома, чтобы добить раненого охотничьим копьем. Нимуэ вонзила наконечник в живот еще одному противнику.

Я отбил новый удар, зарубил нападавшего Хьюэлбейном и в отчаянии огляделся, высматривая Лавайна. Он бежал с Диан на руках, пытаясь добраться до брата, но копейщики хлынули ему наперерез. Лавайн взглянул на меня и метнулся к воротам. Диан он держал, как щит.

– Взять его живым! – заревел я и бросился через освещенный огнем хаос.

Еще один сакс наступал на меня, призывая своего бога; я Хьюэлбейном рассек ему горло. Исса предостерегающе крикнул. Я услышал топот копыт и увидел, что враги, стоявшие за домом, верхом скачут на выручку товарищам. Динас, одетый, как и его брат, в черную монашескую рясу, с обнаженным мечом в руках возглавлял атаку.

– Остановите их! – закричал я.

Диан визжала. Враги были в панике. Они превосходили нас числом, но внезапное появление копейщиков из черной ночи напугало их до полусмерти, а вопящая одноглазая Нимуэ с окровавленным копьем должна была казаться жутким полночным духом, явившимся уволочь их на тот свет. Они бежали, как зайцы. Лавайн ждал брата возле горящего сарая, держа меч у горла Диан. Скарах, шипя, как Нимуэ, наступала на него с копьем, но не решалась рискнуть жизнью моей дочери. Враги лезли через частокол, некоторым удалось выбежать в ворота вместе с перепуганными лошадьми, остальных добивали между лачугами.

Динас мчался прямо на меня. Я поднял щит и, потрясая Хьюэлбейном, издал боевой клич, но в этот самый миг друид поворотил коня, взмахнул мечом над моей головой и поскакал к брату. Поравнявшись с Лавайном, он свесился с седла и протянул руку. Скарах еле успела отскочить в сторону, чтобы не попасть под копыта. Лавайн отбросил Диан и запрыгнул к лошади на спину. Я устремился за ними. Лавайн отчаянно цеплялся за брата, а тот изо всех сил сжимал луку седла. Я кричал, чтобы они остановились и приняли бой, но близнецы во весь опор неслись к темным деревьям, за которыми укрылись их уцелевшие товарищи. Я клял обоих на чем свет стоит. Стоял в воротах и обзывал их гнидами, трусами и поганью.

– Дерфель! – крикнула сзади Кайнвин. – Это ты?

Я бросил ругаться и обернулся к ней.

– Я жив. Я жив.

– Ой, Дерфель! – завыла Кайнвин.

Тут я увидел, что она держит Диан и что платье на Кайнвин уже не белое, а красное.

Я бросился к ним. Диан лежала у матери на руках. Я отшвырнул меч, сорвал с головы шлем и упал перед ними на колени.

– Диан, – прошептал я. – Диан, милая.

Искорка жизни мелькнула в ее глазах. Она увидела меня – правда увидела – и мать. Мгновение девочка смотрела на нас, затем ее душа отлетела тихо, как ночной ветерок, как пламя свечи, задутое сквозняком. Лавайн полоснул ее по горлу, прежде чем вскочить к брату в седло, и теперь маленькое сердце Диан остановилось. Однако она успела меня увидеть, это я знаю точно. Она увидела меня и умерла. Я обнял их обеих – ее и Кайнвин – и заплакал, как дитя.

Я рыдал над моей милой нежной Диан.

* * *

Мы взяли четырех пленных: одного сакса и трех белгов. После того как Мерлин закончил их допрашивать, я порубил всех четырех на куски. В ярости, с рыданиями, не ощущая ничего, кроме веса Хьюэлбейна в руке и бессмысленного удовольствия от того, как сталь рассекает мясо. Одного за другим, перед моими людьми, перед Кайнвин, перед Морвенной и Сереной, я, как мясник, забил всех четверых. Хьюэлбейн был уже по рукоять в крови, а я продолжал кромсать безжизненные тела. Руки стали алые и липкие, ярость моя могла заполнить весь мир, но все равно не вернула бы к жизни маленькую Диан.