В то утро 1947 года я развернул принесенную почтальоном «Литературную газету» и, увидев под шапкой «Друзья» сразу две иллюстрации, подписанные «Фотокарикатура худ. А. Житомирского», понял: у меня есть все основания тут же разбудить родителей. И действительно, они стали внимательно разглядывать напечатанное. «Вроде неплохо смотрится, – проговорил отец. – Формат вполне приличный». – «Думаю, у тебя теперь будет много такой работы», – добавила матушка. – «Да, похоже, закончился мой голубой период», – подытожил отец.
Объектами первого фотомонтажного выстрела-дуплета стали вошедший в историю Уинстон Черчилль и всеми теперь забытый британский министр иностранных дел Эрнст Бевин. Если упитанная физиономия последнего была просто превращена в подобие смятой картофелины, то первый был изображен в облике довольно свирепого английского бульдога с сигарой. Этот образ оказался весьма метким: выступление в городе Фултоне, как тогда считалось, дало старт «холодной войне». Бульдог с сигарой, действительно похожий на Черчилля, вошел во многие монографии, не раз экспонировался на выставках с подписью «Фултонская собака». «Фото-карикатура», как с непривычки еще некоторое время называли фотомонтаж, сопровождалась довольно нелепым четверостишием неизвестного автора: «Два друга явственно очерчены, //И лица их и речи схожи. //Едва заговорят о Черчилле, //Макнейл кричит: “И Бевин тоже!”». О том, кто такой Макнейл и отчего следует полагаться на его мнение, оставалось лишь догадываться. Но тогдашние советские читатели старались не задавать лишних вопросов…
А вот с его «голубым периодом» (названным им по созвучию с «голубым периодом» любимого им Пикассо) отцу действительно приходилось прощаться. Речь шла о коротком послевоенном отрезке времени, когда он делал забавные фотомонтажные дружеские шаржи на писателей, поэтов, спортсменов, деятелей искусства. Работы иногда так и подписывали: «Фотошарж А.Житомирского». До этого, как мы знаем, была напряженнейшая четырехлетняя работа в реакции журнала «Фронтовая иллюстрация». Он был оформителем и издания для солдат нашей армии, и главное, контрпропагандистского журнала для немецких солдат
Но вот, к несчастью, разразилась новая война, без выстрелов, война угроз и испытания крепости нервов, получившая название «холодной». Помимо бряцания оружием важнейшим средством ее ведения стала пропаганда, в том числе визуальная. Причем в отличие от Второй мировой, когда целью пропаганды, включая фотомонтаж, было влияние на умонастроение врага, разложение немецких войск, теперь следовало воздействовать в первую голову на собственное население. Надо было «разоблачать коварные планы Запада», обнажать «звериный оскал империализма». Это сегодня мы ставим такие выражения в кавычки, зная, что и сталинский режим приложил немало сил для раздувания взаимного подозрения, возведения «железного занавеса» между Западом и соцлагерем, создания в СССР удобной для Кремля атмосферы осажденной крепости. А тогда солдаты пропаганды, как правило, верили в те цели, которые перед ними ставили партия и правительство. Не являлся исключением и мой отец (хотя никогда не был членом партии), иначе бы ему не удавались весьма выразительные и запоминающиеся работы.
«Литературная газета» как «неправительственная», как орган «независимой писательской общественности» была использована всесильным агитпропом в качестве одной из первых площадок для запуска пропагандистских ракет в сторону Запада.
За описанным выше диптихом последовала новая «фотокарикатура»: едок с долларом вместо головы и значком «Уолл-стрит» на лацкане готовится разрезать поданный ему на тарелке земной шар. Работа, изначально озаглавленная «Уоллчий аппетит», стала фотомонтажной классикой, несмотря на досадную оплошность: вилка оказалась в правой руке, а нож в левой. Это, кажется, единственная такая промашка в работе художника. (Во всяком случае, много лет спустя американский министр труда Митчелл держал вилку и нож правильно, когда ему подали на тарелке его собственную шляпу: он обещал съесть этот головной убор, если безработица не опустится ниже трех миллионов. Не опустилась. И автор фотомонтажа на страницах журнала «Крокодил» напомнил ему об этом.)
Дома за рабочим столом