Я об этом вспомнил, потому что мне показалось, будто все это время мы вслепую тыкали шпагой в темном подвале. Правда, тут же мне подумалось, что у младшего брата в левой руке был маленький фонарик. Как у Комарика в «Мухе-цокотухе».
– Вари окрошку! – распорядился Алешка. – Я такой голодный.
– Молнию поддерни, – посоветовал я. – И проверь сигнализацию.
– Фиг с ней! Никто сегодня не припрется. Если только папа. Со своими операми.
Старший брат послушался умного.
Окрошку варить не надо. Она готовится за десять минут. Я принес в кают-компанию всю кастрюлю, чтобы не бегать на кухню за добавкой.
– Изуми-и-и!.. – сказал Алешка, отставив первую тарелку. – Но малова-а-а!..
Мы навернули еще по тарелке.
– Лех, – спросил я, – а почему ты думаешь, что Ганс не придет сегодня ночью поджигать дом?
– А он очень занят, Дим. Я его загрузил.
– Коньяк пьет?
Тут последовал неожиданный ответ:
– Уже не пьет. Уже бегает. Дим, надо папе и Матвеичу окрошки оставить.
– А что тут оставлять? – Я наклонил кастрюлю. – Тут одна тарелка осталась.
– Интересно – кто ее достоин?
Мы уснули, полные до краев окрошки и гордые за расправу с Марковским. И уверенные в том, что все опасности нам уже не грозят.
И ошиблись. Глубокой ночью у калитки грохнула хлопушка.
– Папенька прибыли, – сквозь сон пробормотал Алешка и сел на своем рундуке. – Опять штаны надевать надо.
Пока мы оделись и, булькая окрошкой в животах, спустились вниз, там уже топталась целая команда приехавших. Матвеич и папа отряхивались от конфетти, а двое оперативников посмеивались, убирая пистолеты в подплечники.
– А чего вы приехали? – спросил Алешка. – На готовенькое?
– Штаны застегни, – сказал папа.
– Сеню привезли? – спросил Алешка.
– В машине сидит.
– Плачет? Вы ему не верьте. Это он заказал Гансу ограбить квартиру гражданина О.
– Великий артист, – усмехнулся Матвеич.
– Он не великий артист, он мелкий жулик, – сказал я. – Он у Матильды подсвечник чуть не украл.
– Разберемся, – пообещал папа. – Возьмем Ганса и разберемся. – Он достал мобильник и что-то там приказал. А потом спросил меня: – Поесть что-нибудь найдется?
– Окрошка была, – неуверенно ответил я. – Но Алешка…
– Понятно, – кивнул папа. – То-то у него джинсы на пузе не сходятся.
– Я вам яичницу сделаю.
Молодые опера обрадовались:
– С колбасой или с салом?
– С солью, – сказал Алешка. – У Матвеича соли до фига. Девать некуда.
После яичницы мы услышали на берегу фырканье катера.
– И мы с вами, – строго заявил Алешка.
– Во втором эшелоне, – сказал папа.
Уже светало, когда милицейский катер подошел к причалу лодочной станции.
– Извините, – сказали опера и отодвинули в сторону Матвеича и папу. – Это наша работа.
Они вскочили на причал, вышибли дверь и ворвались в дом. И вышли оттуда с пустыми руками. Рванулись в мастерскую. Тоже пусто.
– Неужели ушел? – огорченно покачал головой Матвеич.
– Он в туалете, – сказал Алешка.
Опера его услышали. Подбежали к туалету, и один из них, с юмором, закричал:
– Выходи, Леопольд! Выходи, подлый трус!
– Он не может, – сказал я. – Он заболел. У него насморк.
– В попе, – хихикнул Алешка.
Глава XV
«Мы этого достойны!»
Когда тетушка Тильда узнала о том, что Алешка влил в коньяк слабительное из бутылочки на подоконнике, то сначала пришла в ужас, а потом долго смеялась:
– Это изуми-и-и!.. Алекс, мне это средство принесла наша молочница Фрося. Его дают крупному рогатому скоту.
– В виде коров? – сумрачно уточнил Алешка.
– По чайной ложечке на ведро воды. Атосику я давала по одной капле. А ты булькнул весь пузырек.
– Зато с гарантией, – сказал я.
– Федор Матвеич не обиделся за свой коньяк?
– Нет, он до сих пор смеется.
– А за столом, – добавил я, – садится на всякий случай подальше от Алешки. Он его террористом называет.
– Да… А Сеню мне все-таки жалко. Он в молодости был хороший актер. А потом немного зазнался, перестал работать над собой и занялся всякими махинациями. Жалко мне его…
– А вы знаете, Матильда Львовна, – сказал папа, – что на одном из допросов он написал на вас жалобу за нанесение побоев твердым предметом?
Алешка хихикнул:
– А Ганс на меня жалобу не написал? За нанесение ущерба здоровью с помощью жидкого предмета?
– Ему сейчас не до этого. Он вовсю отбивается от предъявленных ему обвинений в нескольких кражах.
– И называет тебя фашистом? – спросил Алешка.
– Называет. И грозится отомстить.
Алешка опять хихикнул:
– Ага, он Матвеичу уже отомстил. Не сходя с горшка.
– Алекс! – Тетушка Матильда стукнула зонтиком в пол. – Что за выражения. Мне, конечно, от фонаря…
– До лампочки, – поправил Алешка.
– Мне, конечно, от лампочки, но ты должен следить за своей речью. И не засорять ее всякими глупыми словами. Врубился? Или как это… въехал?
– Пап, – спросил я, – а откуда Ганс узнал, что Матвеича вызвали в Москву?
Папа нахмурился и очень неохотно объяснил:
– Среди работников милиции иногда встречаются предатели. Это, кстати, тот же следователь, который вел дело Юрика.
– Бедный Йорик, – не совсем расслышала тетушка Тильда.
– Это не тот Юрик, – успокоил ее Алешка. – Вашему Юрику на полке ничего не грозит. И подсвечнику тоже.