Враг мой - дневной свет (СИ)

Мать почему-то не приходила. Хотя из кухни раздавался звон посуды, и ее деловитая возня, Дмитрий с надеждой оттягивал момент, когда с лестницы послышится знакомый окрик. Но нет. А, не идет, и не надо. Он опять подошел к занавешенному окну. От невозможности узнать, чем занимается белокурая дрянь, когда на небе светит солнце, сводило скулы. Неужели никто не замечает по ее личику, насквозь бесстыжему, на какие безумства она готова, неужели никому не приходит в голову, что сослуживица или сокурсница – шлюха самой высокой пробы?! А, может, все знают, какая она, и пользуются ее услугами? Ее возят на красивых машинах, кормят клубникой, дарят духи, а она взамен позволяет любить себя, равнодушно уставившись на звезды за окном?

Это должно прекратиться. Должно. Он так решил.

Галина поставила чашечку с обжигающим кофе на край стола и задумчиво покачала головой. На поставленный Анатолием вопрос о здоровье сына, ответ нашелся не сразу. Ее многое удивляло и пугало последнее время, но внятно объяснить, что вызывает это напряжение, не могла. Счастье, что у нее есть мужчина, который любит и поддерживает ее, сделало Галину сентиментальной и невнимательной. После мучительных лет строжайшей дисциплины и экономии чувств, сердце требовало покоя, да и мозг – тоже.

- Он как-то притих, наконец, произнесла она. – Стал менее требователен.

- Это неплохо, - откликнулся Анатолий, помешивая ложечкой сахар, - ты говорила с ним?

- Пыталась, но он как-то прячется в себя. Мне иногда кажется, что он хотел услышать от меня что-то другое про любовь, про отношения… Я не знаю! – она снова покачала головой. – Когда мы говорили не эту тему, мне показалось, это я теперь вспоминаю, - уточнила она, бросив быстрый взгляд на лицо мужчины, - что он как будто чего-то ждал…

- Возможно, ваши взгляды не совпали? – предположил Анатолий, чуть нахмурившись. – Ведь неудивительно, что поколения отцов и детей по-разному смотрят на вещи. Вдруг он решил, что ты читаешь ему мораль, мало ли, что ему взбрело в голову. Нет, Галюша, рано делать выводы и пугаться. Пока я не вижу особых отклонений. Вот если бы я осмотрел его…

- Даже не думай! – она чуть не пролила кофе, так дернулось все ее тело, непроизвольно, как по команде, вернувшись в состояние ужаса. – Ты, что, хочешь, чтоб он нас обоих сожрал?! – слезы закипели на глазах и почти тут же высохли. Ее руки скользнули в его; теплый шепот убаюкал вспышку паники.

- Тише-тише. Это же понятное желание врача познакомиться с пациентом, о котором ему известно только понаслышке. Но желать – не значит, сделать. Я все прекрасно понимаю и не стану вторгаться в вашу жизнь.

- Вторгайся только в мою, - она обессилено улыбнулась. – Господи, до чего я дошла! Все воспоминания, любые, связанные с Димкой, хочется поскорее изгнать из памяти, как дурной сон. Интересно, медицина еще не дошла до таблеток для амнезии?

- Ручей забвения? – рассмеялся Анатолий. – Как поэтично и глупо, Галя. Прекращай-ка истерику, милая!

- Уже, - улыбнулась она, не выпуская из своих рук его теплые пальцы.

- Молодец, - он сжал ее руку в ответ.

- Только сейчас посмотрела на себя со стороны, - проговорила она, деликатно оглядывая зал ресторанчика и присутствующих редких посетителей, - вот смотрю-смотрю: все люди как-то живут. У всех какие-то беды, проблемы: то со свекровью не ладят, то муж пьет, то жена шляется, ничего, живут, смеются, свободны! – она вздохнула и слабо улыбнулась Анатолию, словно извиняясь. – Да, у всех проблемы, но музыку-то они могут себе позволить послушать! Погулять в пятницу или среду могут!

- Не преувеличивай своих несчастий, - остановил он ее. – Ты забываешь о больных людях, я имею в виду, неизлечимо больных, о бездомных, о тех, кто укрывается на ночлег в коллекторе, об одиноких стариках. Музыка? Да им бы не замерзнуть ночью или добыть кусок хлеба! Любовь? Свобода? Они позабыли, что все это существует на самом деле, а не в их снах. Ты в состоянии решить свои проблемы, пусть и не в полном объеме и не до полного удовлетворения, а им остается только одно – смерть. Знаешь, Галя, я практикую всего восемь лет, включая институтскую практику, а уже такого навидался! И с каждым годом, да, какой там, годом, днем, я пугаюсь отворяющейся двери моего кабинета. Вдруг зайдет человек с печатью смерти на лбу, и я не смогу ему помочь, не потому что я такой бездарь, нет, я не отказываю себе в некотором таланте врачевателя, а потому, что у него не хватит денег на лечение! Вот представь, для лечения Димки изобрели лекарство, но стоит оно очень дорого, извини, что причиняю тебе боль, но иначе через твой страх и отчаяние я не пробьюсь, представила?