Сразу после завтрака вместе с напряженной темно-зеленой толпой я отправился к учебной аудитории на втором этаже главного корпуса, где будет проходить первый экзамен — часть на знание теории, которую я не знал. Роза и Генка были рядом, обсуждая, как организовать процесс списывания — она в этом явно не мастер, он же отлично разбирался. Очередь у дверей в аудиторию еле двигалась — из-за огромной металлической рамы, которая стояла перед входом и через которую обязательно проходил каждый студент. Рядом, контролируя процесс, со строгими лицами стояли Лёня и еще один парень в форме.
Очередной студент прошел через раму, и в тот же миг она бешено завопила на весь коридор — точь-в-точь как орали в общежитии сирены уловителей. Девчонки рядом с дверью судорожно заткнули уши.
— Что случилось? — не понял я.
— А это он артефакт пронести пытался, — хмыкнул Генка. — Видимо, слишком мощный…
Лёня что-то строго сказал окаравшему студенту, однако ни слова было не разобрать из-за этого надсадного вопля. Тот нехотя вытащил из кармана на вид самый обычный ключ и бросил в бархатный мешочек, который распахнул перед ним помощник Лёни. А затем вновь прошел через раму. Она моментально замолчала, и с кислым видом студент скрылся в аудитории.
— А почему нельзя? — спросил я, наблюдая, как Лёня что-то пометил на листке, пока его коллега убирал мешочек в стоящую в углу коробку.
— Потому что экзамен надо сдавать честно, — изрек Генка.
— Кто бы говорил! — фыркнула Роза.
Очередь продолжала неспешно двигаться. Рама еще несколько раз вопила, ловя особенно хитрых студентов. Лёня изъял сверкающий гребень у одной девчонки и карманный портсигар у паренька, который явно даже и не пробовал никогда закурить. Наконец очередь добралась и до нас. Роза спокойно вошла в аудиторию, следом туда шагнул и Генка. Однако стоило мне пройти через раму, как она дико заголосила — в разы громче, чем у ребят до этого. Лёня нахмурился.
— Что у тебя с собой? — спросил он, пытаясь перекричать этот вопль.
— Ничего, — честно ответил я. — Да и откуда?
Он сказал попробовать еще раз. Я снова прошел через истерящую раму, и вопли стали еще яростнее — казалось, вот-вот от них начнут качаться стены.
— Может, в значках что? — Лёнин коллега кивнул на мою грудь.
— Нет, — отрезал Лёня, — они обычные.
Он сосредоточенно уставился на меня, словно ощупывая глазами карманы.
— А в карманах что-то есть?
— Только мой талисман.
Я вытащил его из кармана.
— Кусок угля, что ли? — не поверил Лёнин коллега.
— Антрацит, — поправил я.
Не касаясь, Лёня подозрительно его осмотрел, а затем развернул передо мной бархатный мешочек.
— Положи пока сюда.
— Зачем?
— Попробуй пройти без него.
Без особой охоты я положил в мешочек свой антрацит и уже в третий раз прошел через раму, которая тут же замолчала.
— Я его пока заберу, — Лёня крепко затянул тесемки мешочка.
— Но это мой талисман, — возразил я. Если подумать, я с ним еще никогда не расставался.
— Временно, — пообещал Лёня, делая пометку в листе, как делал со всеми изъятыми предметами, — после экзаменов сразу отдам.
Спорить тут, очевидно, было бесполезно. Я сделал шаг к двери.
— И, Саш… — вдруг позвал он.
Я обернулся.
— Удачи, — пожелал мне Лёня.
А вот это мне точно понадобится. Поблагодарив, я зашел в достаточно вместительную аудиторию. Ряды длинных парт и скамеек ступенеобразно поднимались вверх. В самом низу были огромная доска, чью центральную часть закрывали две боковые створки, и преподавательский стол, за которым перед стопкой чистых листов сидел Григорий Николаевич Ковалевский собственной персоной — единственный преподаватель, которого я здесь уже знал. Будущие студенты рассаживались по местам — одни нервно покручивая чернильницы с перьями, другие расслабленно откинувшись, словно показывая, что экзамен их не волнует. Роза и Гена, уже устроившиеся на последнем ряду, бодро замахали садиться к ним. Однако только я шагнул на ступени, ведущие наверх, как за спиной раздался голос:
— Студент Матвеев! — позвал обладатель строгого серого костюма.
Я нехотя обернулся.
— А вы сюда, — Ковалевский показал на первый ряд прямо перед собой, — чтобы я вас видел.
Неужели я представляю собой настолько ласкающее глаз зрелище? Без особого энтузиазма я плюхнулся на скамейку. У двери послышался ехидный смешок — в аудиторию как раз вошел Голицын, освещая путь своим ярким фингалом.
— А вы, Голицын, — Ковалевский тут же повернулся к нему, — на второй ряд, сразу за ним. Вас я тоже хочу видеть.
Мгновенно растеряв усмешку, тот потащился на указанное место.
— И вы, Скворцов, — Григорий Николаевич нашел взглядом Генку, — тоже зря так далеко ушли, — он выразительно показал на боковое место на первом ряду, достаточно далеко от меня, чтобы можно было списать.
Генка с недовольной физиономией спустился и сел туда.
— Выкинете хоть что-то, — Ковалевский неспешно прошелся глазами между нами тремя, — и у каждого будет по второму предупреждению. А после третьего вы сами себе не позавидуете.