Враг невидим

Так рассуждал Веттели о своём старом сослуживце, а других кандидатур в женихи для своей навеки потерянной любимой просто не видел – не так уж много молодых людей осталось в округе после войны. Разве что какого-нибудь приезжего нарочно занесло бы судьбой. О том, что под боком существует реальная опасность в лице Огастеса Гаффина ему и в голову не приходило, он никогда не воспринимал его всерьёз. И вдруг нате вам – идут за ручку!

«Нет, а что ты хотел? – отчётливо прозвучал в голове чей-то трезвый голос. – Твоей жен щине… ох, прости меня, дуру бестактную! Твоей бывшей женщине нравятся умные, образованные, утончённые и деликатные молодые джентльмены с хорошим вкусом и изящными манерами. Она же леди, а не торговка с эльчестерского рынка. Зачем ей этот плебей Токслей, скажи на милость?

«А Гаффин лучше, что ли?» – мысленно взвыл Веттели, не заботясь о том, что диалог их явно не является приватным.

«Несомненно. Даже сравнивать нельзя, – отвечала Гвиневра твёрдо. – И не спорь! Ты не женщина, тебе не понять. Прими как данность».

Принял, что ему ещё оставалось? Даже нашёл в себе силы приветливо поздороваться, когда парочка с ним поравнялась. Эмили ответила весело и дружелюбно, как в самые первые дни знакомства, когда их не связывало ещё ничего, кроме взаимной симпатии. Но на лице Огастеса отразилось настоящее смятение. Он-то, должно быть, воображал, буд то мисс Фессенден снизошла до не го потому, что с прежним своим парнем рассорилась вдребезги – а как иначе это мо жно было объяснить? И тут вдруг обнаруживается, что в их отношениях всё ровно и безмятежно, словно они не расставшиеся жених с невестой, а старые, добрые, но не слишком близкие приятели. Конечно, Гаффин ничего не понимал.

Да и не он один. Весь день Веттели ловил на себе то просто удивлённые, то огорчённые, то едва ли не злорадные чужие взгляды.

А Эмили их не замечала. Вообще. «Ну, может, оно и к лучшему. Ах, если бы только не Гаффин! Если бы кто-то другой, менее утончённый и деликатный, зато более здравомыслящий!» – терзался Веттели, чувствуя себя кем-то вроде неудачного сводника: собственными, мо жно сказать, руками отдал любимую девушку бог знает, кому! Так стыдно было, что уши пылали, и в голову лезли совсем уж нехорошие мысли. А верно ли он поступил? Вправе ли был в одиночку распоряжаться их общей судьбой? Одобрила бы его решение Эмили, или предпочла смерть? Самонадеянно, конечно, воображать, будто он такой незаменимый парень, что легче умереть, чем жить с другим – но вдруг? Ведь окажись в положении воскрешённого он сам, и ему подсунули бы вместо Эмили какую-то постороннюю особу, он бы не простил. А если бы предложили сделать выбор – не колебался бы ни секунды, и спасти себя такой ценой не позволил бы. Почему же для Эмили он выбрал иное? Не чест нее ли было бы им умереть вместе, что бы там, за гранью этого мира, их души остались неразлучны? А теперь они потеряли друг друга навсегда, и исправить ничего нельзя.

«Это в тебе ревность говорит, – осторожно предположило в голове. – Типа, не моя, так и не доствавйся никому».

Веттели прислушался к себе: нет, не ревность.

Тогда в голове заплакало:

«Ты глупый мальчишка, который не смыслит ни в чём, кроме своей дурацкий войны! Жизнь всегда лучше смерти, слышишь! И нет за гранью этого мира ничего хорошего, все души одиноки, какую хочешь поймай и спроси! Выбор бы он сделал, скажите пожалуйста! А если бы твоя женщина, молодая, красивая и здоровая – жить ещё да жить, вдруг собралась бы умереть вместе с тобой, как бы ты тогда заговорил? Молчишь? То-то! Не надо думать о других хуже, чем о себе! И вообще, прекрати надрывать мне сердце, займись чем-то полезным. Собрался ловить убийцу, вот и лови. А то… это… – Гвиневра явно старалась придумать, что пострашнее, – превращу тебя в гадкую жабу и будешь сидеть в пруду, пока кто-нибудь не догадается поцеловать. Думаешь, не смогу? Да раз плюнуть!

Угроза прямого действия не возымела. В способностях феи Веттели не сомневался, просто ему в тот момент было безразлично, убийц ловить, или сидеть нецелованной жабой в замерзшем пруду. Но решение однажды уже было принято, и отступать от него не годилось. Сна чала – месть, страдания – потом. В таблице с жертвами появился новая, неразборчивая запись: «Эмили Фессенден – коридор правого крыла – мясницкий нож – я – я – убийца прятался за углом – школьный врач… – о «личности жертвы он писать не стал, отметил только – моя невеста». И приписка: «В общую картину не вписывается. Случайная жертва?» Или НЕ случайная? Или всё-таки личная ненависть? Не смог отправить врага на виселицу – нанёс другой, самый больной удар из всех возможных. Лучше бы убил…

… В комнату тихо, без стука, вошла мисс Брэннстоун.

– Не спишь? Мучаешься?