Враг престола

Как трудно, как опасно оказалось это задание. Сколько сил оно требовало. После того как они покинули каторгу, Трёхпалый надеялся, что мальчишка пожелает найти союзников среди восточных виконтов, но всё пошло совсем не так. Как ему не хотелось тащиться сюда! Но мальчишка оказался не на шутку упрям…

Теперь они застряли в этой пустыне. Слишком жарко. Слишком сухо. Слишком далеко от всего на свете. Здесь приходилось полагаться только на свои силы.

— Проклятый песок, — проворчал Ярви, сплюнув хрустящие на зубах песчинки.

Он опасался, что люди мятежных наибов могут выследить их. Если эти мерзавцы узнают, что здесь происходит, то не погнушаются даже убийством жреца. Особенно после того, что они сотворили в оазисе.

Из юрты вновь раздался жуткий вопль — вестник агонии. В нём оставалось всё меньше человеческого.

«Наследник должен выжить, — вспомнил он свои указания, — любой ценой».

Проклятье, насколько проще было устранение обычных врагов, заговорщиков, убийц и прочей нечисти. Похищения людей и документов, сбор секретной информации, подкуп и подлог — всё это не вызывало столько затруднений, сколько создавала эта игра в няньки.

Ярви вспомнил слова Хазара. Зачем им сдался такой наследник? Неужели от него будет какой–то прок? Конечно, пройдоха Дюваль умудряется держать в страхе половину королевства, сидя на кресле–каталке, но это…

Размышления вновь нарушил душераздирающий крик. На этот раз Ярви показалось, что он услышал имя. Имя пустынной подружки Эдуарда, Гайде.

«Не лучше ли отпустить его за грань?» — снова всплыл в памяти вопрос колдуна.

У него больше ничего не было. У него больше ничего не будет. Трёхпалый вновь задумался, стоит ли пытаться спасти этого несчастного? Девчонка, она умерла у него на глазах. Даже если он выживет, то потеряет всё. Он уже потерял всё.

«Ну уж нет, — подумал Ярви, вспоминая, как днями напролёт Эдуард тащил его через заснеженные леса северного Простора, — долг платежом красен, приятель».

Время тянулось мучительно долго. Минуты складывались в часы. Буря не утихала. В песчаных облаках, клубящихся над пустыней, появился тёмный силуэт человека. Рядом с ним вырос ещё один, и ещё. Вне всяких сомнений, они двигались к юрте.

Решив, что это люди Окама, Ярви вскочил. В руке появился нож. Когда первый из пришельцев приблизился настолько, что Трёхпалый мог различить его лицо, клинок упал в песок. Попятившись на негнущихся ногах, Ярви стремглав бросился в юрту, навстречу крику умирающего друга.

* * *

Буря. Она словно разрывала его на части. Гнев, боль, страх, тоска, разочарование, смятение. Сотнями, тысячами незримых стрел они пронзали его мечущуюся тень. Каждая из них попадала в сердце. Каждая лишала жизни.

Безжалостной чередой на Эдуарда навалились воспоминания. Пытаясь прогнать от себя эти мучительные образы, он хотел лишь вырваться из бури, положить конец мучительной агонии, перешагнув границу неведомого.

Тщетно. Что–то упрямое и цепкое неудержимо влекло его назад, на свет. Оно не пускало его, отказывало в вожделенном покое.

Он услышал их беззвучный крик. Незримое воинство, взывающее к нему из бури. Мечущиеся духи, неспособные умереть, лишённые права на забвение.

Сокрушённый, раздавленный и растерзанный, Эдуард внял их песне. Их страсть стала его страстью. Их мысли стали его мыслями. Оказавшись меж двумя мирами, они стали едины, умирающий юноша и растворившиеся в веках бессмертные солдаты, ждущие повеления своего проводника.

Почувствовав их силу, их поддержку, Эдуард понял, что может укротить бурю, терзающую его. Он понял, что может подчинить её своей воле, унять тоску.

Нет, уходить было рано. К'Халим прав. У него ещё осталось неоконченное дело.

— Пусти нас, — вкрадчиво нашёптывали духи.