Враг стоит на Востоке. Гитлеровские планы войны против СССР в 1939 году

Теперь, правда, нельзя было рассчитывать на 50 дивизий армии Пилсудского, но эта потеря в необходимых силах на польском плацдарме могла быть вполне компенсирована самим вермахтом. В отличие от Гальдера, который рассматривал Восточную кампанию как ограниченную военную цель и который опробовал эту идею в походе на Францию, признав там в результате перемирия местное правительство и отдав ему незанятую часть страны, Гитлер стремился к полному уничтожению России как к фактору власти. Ему были известны старые представления командования кригсмарине о ведении войны, поэтому он использовал аргумент: с Россией надо «разделаться» — чтобы полностью оттеснить русских от Балтийского моря.

Другие военные цели тоже исходили из старых представлений: захват Прибалтики, Белоруссии и Украины, которые должны стать частью территории Германии.

Примечательно, что Гитлер не говорил о захвате Москвы и расположенных восточнее областей, а представлял себе операционную линию Ленинград — Смоленск — Киев — нижнее течение Днепра, которая в целом соответствовала модели 1918 г. В связи с ударом на Прибалтику он вообще-то упоминал «направление на Москву», что могло означать установление фронта напротив русской столицы после соединения обоих клиньев. По вопросу о Москве у него с Гальдером в последующие месяцы возникли неразрешимые разногласия, которые летом 1941 г. привели к неудачам Восточного похода.

Примечательно, что в рассуждениях Гитлера того времени совершенно не упоминается понятие расово-идеологической войны на уничтожение, как это себе представляет Гальдер, основываясь на опыте германо-советской войны. Достаточно емкую формулировку «уничтожение живой силы России» следует понимать в этом контексте как насильственно-идеологическое устранение, т. е. в смысле широко употреблявшегося тогда военного термина, также и цели по захвату территории не должны пониматься как чисто национал-социалистские. Такие политические вопросы, как оккупационная политика, вообще не затрагивались, иначе Гальдер сделал бы соответствующую запись в дневнике, как это случилось ранее в результате его разногласий с Гитлером относительно Польской кампании. Остается вопрос о значении формулировки «принять определенное решение». Но нам неизвестно, были это действительно слова Гитлера или только интерпретация Гальдера. При оценке решения, принятого 31 июля 1940 г., и для сопоставления его масштаба придется обязательно обратиться к совещанию, состоявшемуся 23 ноября 1939 г. На нем Гитлер заявил командованию сухопутных войск о своем «неизменном решении» совершить нападение на Францию. Тогда он отреагировал на нерешительность и обеспокоенность военных, а сейчас принялся за его оформление и утвердил основные положения. Соответствующее формальное указание последовало в 1940 г., спустя пять месяцев (директива № 21: план «Барбаросса» от 18 декабря 1940 г.), в 1939 г. оно было сделано за шесть недель до решающего совещания (директива № 6 о ведении боевых действий — для редакции: «о подготовке нападения на Францию» — от 9 октября 1939 г.).

Таким образом, можно вполне придерживаться того мнения, что совещание 31 июля 1940 г. стало, по сути, реакцией Гитлера на затянувшиеся раздумья военного командования. После того как британское правительство выразило полную готовность продолжать борьбу с Гитлером, стратегическая ситуация сильно изменилась и подтолкнула его к тому, чтобы снова обратиться к «проблеме на Востоке», придать ей первостепенную важность и приступить к обдумыванию плана войны против СССР, идеей которой он заразился еще год назад. Высказывания Гитлера могли так или иначе прозвучать еще 31 июля 1939 г., когда конкретно обозначилось британско-советское сближение, которое уже тогда вполне могло послужить толчком к началу планирования соответствующих военных мероприятий. И само собой разумеется, что ситуацию, которая повлияла на принятие этого решения, следует рассматривать на фоне общих политических целей Гитлера, а не как его простую реакцию на ход событий.