Враги

Выйдя из театра, Полунин увидел Малова, окружённого рослыми молодыми людьми, одетыми в чёрные косоворотки, с открытой грудью, и в чёрные брюки клёш. Жёлтые канты и жёлтые шнуры завершали эту форму «мушкетёров».

– Вот, вызвались охранять меня! – широко улыбнулся Малов. – Мы, говорят, боимся, что проломят вам голову после вашего выступления.

– И очень просто! – деловито сказал один из юношей постарше, видимо, начальник. – Вы товарищей не знаете. Тяпнут из-за угла и след простыл.

– Знать-то мы их знаем, дорогой, и лучше вас. В чистом поле не раз встречались, – похлопал Малов юношу по плечу. – Но всё равно, спасибо, ребятки. Только меня не провожайте. У меня здесь машина. Я сейчас в Новый город укачу – пускай догоняют. Полунин, хотите довезу: вы мне говорили, что на Строительной живёте?

Они сели в автомобиль, и Малов мигом довёз Полунина до его квартиры. Прощаясь, Малов сказал:

– Слушайте, Полунин, вы не родственник сподвижника Конради – вот того, который в Швейцарии Воровского ухлопал? Ведь, того тоже Полунин…

– Нет, у меня никого нет. Но по духу – мы братья.

– Что – решились бы на такое дело?

– Думаю, что да. Рука не дрогнет. Они у меня отца убили.

– Ах, вот что! Ну, вам случаев много может представиться. Если скоро они сюда придут, – на каждом углу встречи интересные будут. Когда-то дрались – и вдруг в одном городе мирно будем жить, да поживать. Вот тут вы свою фамилию, Полунин, и оправдаете.

– Да уж там видно будет, – улыбнулся Полунин. – Ну, до завтра. На лекциях будете?

– Нет, – ответил Малов. – Бросаю. Некогда, женюсь.

Полунин свистнул.

– Вот тебе на! Что же, разве одно другому мешает?

– Представьте себе – мешает. Будущая моя жена в претензии, что юрфак много отнимает у меня времени, требует, чтобы бросил и отдал время ей. Я подумал, подумал – да и решил бросить. Всё равно, ни к чему. Суждены нам благие порывы…

Малов кашлянул, и только сейчас Полунин почувствовал сильный запах спирта: Малов был основательно навеселе.

XI.

Так шла харбинская жизнь до осени 1924 года, когда договорились большевики с китайцами и вступили в совместное управление Китайской Восточной железной дорогой. Красные щупальца протянулись из Москвы до Маньчжурии.

В начале этого года умер Ленин, и эмиграция наивно поверила, что, кажется, пришёл конец большевизму. Но уже осенью она почувствовала, что большевизм не только не умер, но подбирается к эмигрантской шее.

Это началось 3 октября 1923 года… В этот день из Мукдена прибыли члены так называемого «Распорядительного комитета КВжд» во главе с Фань Цзи-гуанем. Среди огромной толпы встречающих этот комитет, который должен был решить судьбу КВжд, находился также А.Н. Иванов, который был намечен советским правительством на пост управляющего дорогой. На перроне был также и Б.В. Остроумов. Встретив комитет, он направился в Управление КВжд, затем поехал на совещание в Русско-Азиатский банк. В 11 ч. 25 м. он писал уже свой последний приказ по дороге, за № 211:

«Дорогие сотрудники, сегодня я ухожу с поста управляющего дорогой. Три с половиной года тому назад – в момент полной оторванности дороги от России, естественного развала ее после мировой войны и гражданской смуты, я вместе с вами приступил к работе. Я приношу вам за ваши труды мою глубокую и искреннюю благодарность».

В 2 часа дня Остроумов обратился с прощальной речью к служащим, собравшимся перед его кабинетом в Управлении КВжд. Когда бывший «Н» спустился в вестибюль, там его ждал начальник железнодорожного уголовного розыска. Он был смущён и с трудом выдавил из себя:

– Простите, Борис Васильевич, но я должен вам передать, что вы арестованы…

В тот же исторический день состоялось заседание «Распорядительного комитета КВжд» с участием первых советских эмиссаров на дороге – Серебрякова, Ракитина и Иванова. В 2 часа дня были арестованы Н.Л. Гондатти и главный бухгалтер КВжд М.И. Степунин.

«Остроумовский» процесс, инсценированный большевиками, продолжался семнадцать заседаний – с апреля по сентябрь 1925 года. На скамье подсудимых были Остроумов, Гондатти, Михайлов, Степунин. В числе свидетелей и экспертов перед судом прошли Гаврилов, Опарин, Соскин, Лейбензон, Альтшуллер, Файницкий, Рамбах и др. Защитниками были Ердяков, Егоров, Галицкий, Миленко, Ковалёв.

Все обвинения в злоупотреблениях по службе ничем не были доказаны. Дело закончилось тем, что подсудимым применили амнистию, объявленную незадолго до того маршалом Чжан Цзо-лином. Освобождённых Остроумова и Михайлова китайцы немедленно пригласили на постройку Хухайской железной дороги, блестяще подтвердив этим «серьёзность» созданного за кулисами процесса. Гондатти вернулся к своим общественным делам, а Степунин скоро переметнулся к большевикам.