Враги

Библиотека жила своей особенной, необычной жизнью. Для некоторых это было просто книгохранилище, что-то вроде магазина: пришёл, заплатил, взял, что нужно, и ушёл. Такие клиенты смотрели на служащих библиотеки, как на приказчиков: говорили с ними надменно, коротко, сухо, иногда приказывающим тоном. Другие видели в библиотеке почти храм, говорили шепотом и выражали служащим свою зависть: быть среди книг, иметь возможность взять любую из них, просмотреть, прочитать. Третьи – самые интересные – видели здесь что-то вроде клуба, где можно поговорить, поделиться мыслями, иногда посудачить, посплетничать.

Бывали любопытные встречи, неожиданные и острые.

Громогласно, рыкающим басом, бывший полицмейстер фон Арнольд кричит на всю библиотеку, что он прочитал книжку, да, прочитал, но книжка, чтоб её черт побрал, советская, и что теперь он окончательно убеждён, что большевиков нужно вешать на каждом встречном фонаре. А сбоку, здесь же, у барьера, отделяющего публику от книгохранилища, стоит секретарь советского консульства Похвалинский.

Открывается дверь, и в библиотеку вбегает – именно вбегает – развязный подросток, лет 16–17. Быстро осматривает полки, лица служащих и вежливо осведомляется:

– Это и есть самая белогвардейская библиотека в Харбине?

Ему так же вежливо объясняют, что в библиотеке есть и советские книги. Говорит с ним Полунин, и ему ужасно хочется побеседовать с этим явным комсомольцем соответствующим образом, но инструкции владельца библиотеки («у меня коммерческое, а не политическое предприятие!») не позволяют.

– Вот что, – говорит паренёк, – я – брат управляющего Дальбанком Борискин. Я вчера приехал из Москвы и хочу прочитать все белогвардейские книги. Запишите меня. Вот деньги. Что вы мне дадите?

– Возьмите генерала Краснова – «От двуглавого орла до красного знамени».

– Белогвардейское?

– Самое белогвардейское.

Борискин берёт Краснова и уходит. Он прочёл всего Краснова, прочёл всех эмигрантских писателей и решительно отказывался от советских книг:

– Надоело в Москве! Скучно! Генералы лучше пишут.

Входил в библиотеку хиромант и астролог Пусторжевцев. Он брал чёрную и белую магию, гадание, графологию и тому подобные книги.

– Вы бы когда-нибудь что путное прочитали, вместо этой ерунды, – как-то весело сказал ему Бодиско.

Пусторжевцев загадочно и мрачно посмотрел на старика и угрюмо спросил:

– А вам сколько лет?

– Шестьдесят два.

– Ну, вот! Вам бы самому не мешало чёрную магию почитать. Ведь одной ногой в могиле стоите.

Бодиско махнул рукой и пошёл из библиотеки. Он был близорук, и так как абонентов было очень много, он часто путал их. Барышню Вайсфельд он спросил:

– Как поживает ваш супруг?

Одной моложавой дамочке он отказался выдать «Технику брака», спутав эту даму с гимназисткой, и, наоборот, гимназистку, к общему изумлению в библиотеке, однажды уговаривал взять «Песни Билитис».

Много, много происходило интересного в библиотеке. Целый мир открылся для Полунина в этом тесном и темноватом помещении.

Бывал в библиотеке генерал Володченко. Весело, порхающей походкой влетал вечно торопящийся Иван Иванович Друри, «милейший инженер» с КВжд. Сумрачно поправлял свой «наполеоновский» клок на лбу товарищ Яцунский – начальник харбинского ГПУ. Окружённая свитой поклонников – Марк Клиорин, Зискин, Элинсон, Миликовский – вплывала в библиотеку Ольга Ифлянд, которую за ее библейскую красоту звали то Юдифью, то царицей Савской. Бывал и человек, о котором говорили, что он тайный советский агент и чекист – Мадорский. Бывали правленцы и управленцы с КВжд, адвокаты и инженеры, врачи и офицеры, белые и красные, и дамы, дамы, дамы, дамы без конца. Старые и молодые, красивые и безобразные, строгие и весёлые, замкнутые и болтливые, любезные и грубые.

Они приходили и уходили, наполняя библиотеку запахом духов, своим щебетом и болтовнёй, беря и оставляя целые груды книг. И – ax! – чего только не находил в этих книгах Полунин! Карандаши, ножницы, дамские гребёнки, разрезальные ножи, пенсне, помаду, деньги, письма, документы. Бывали вещи и попикантнее – дамские подвязки, чулки, бюстгальтеры. Однажды нашли в книге такую принадлежность дамского обихода, что Бодиско только плюнул и приказал сжечь книгу.

XIV.

Лето 1925 года было в Маньчжурии сухое и очень жаркое. Ослепительное солнце наполняло все закоулки пыльного каменного города и не давало жить. Днём харбинцы изнывали и обливались потом, пили вёдрами квас и фруктовые воды, ночью раздевались догола и ложились спать на пол, застланный простынями, дыша, как рыба, вытащенная из воды. Все, кто мог, удрали к голубому морю – в Дайрен, в Японию, в Корею или на станции КВжд – в Барим, Фуляэрди, Чжаланьтунь. Те же, кто не мог уехать из города – главным образом, эмигрантская беднота, пользовались всякой свободной минутой, чтобы съездить на берег харбинской спасительницы – широкой и прохладной Сунгари.