Враги

– Так вот, – заговорил надзиратель, – вспоминаю я Уфу и Уральский фронт. Вспоминаю сейчас, как говорили вы однажды с рабочими, уговаривали их не поддаваться советской пропаганде. Помню, что златоустом вы были, красно говорили, мы всегда наслаждались вашими беседами с солдатами в полку. Увлекался я тогда вашими речами. Н-да. Не спасли нас речи, не спасли разговоры, всё полетело прахом, покатились мы с беженской волной на восток. Эх, времечко было! Докатился и я до благословенной Маньчжурии. Бедствовал сначала ужасно. Дрова у Скидельских на концессии пилил, дорогу от хунхузов охранял, потом в полицию устроился. Так и живу: пишу протоколы, разнимаю драки, перебираю харбинское грязное бельё. Ну, а вы? Как дошла ты до жизни такой?

XV.

– Я? – угрюмо усмехнулся Малов. – За год полетел вниз, всего за какой-то год. Вот, с господином Полуниным давно ли сидели на парте и юридическими науками занимались. А вообще, если рассказать, как я попал в Харбин, так долго говорить. Скажу только, что после белого провала попал я во время Ледяного похода в плен к красным. В общей куче пленных за солдата сошёл; земляки не выдали, утаили, что офицер я. Попал в Канск. Здесь принял участие в подготовке восстания. Один провокатор выдал всё, накрыли нас в конспиративной квартире. Я успел выскочить в окно, побежал, за мной погоня, пальба, лёгкое ранение в ногу. Вбежал в какую-то ограду, вошёл в чей-то дом и упал без чувств. Очнулся, возле меня хлопочет очаровательное существо, молодая девушка, промывает рану, перевязывает. В комнате ещё кто-то – старик какой-то, старуха. Мне повезло: попал на хороших людей – укрыли, спрятали. Дочь их, гимназистка Нина, влюбилась в меня: уж больно романтично было моё появление. Раненый, герой, можно сказать! Хороша она была необыкновенно, полная свежести и обаяния восемнадцати лет. Я полюбил её крепко. Уговорились мы с ней, испросили благословения у родителей и с огромным трудом пробрались в Маньчжурию. Здесь она поселилась у родственников своих – до лучших времён, когда сможем мы пожениться. Я, как вам известно, устроился шофером в Управление дороги, подкопил деньгу. Наконец, поженились. Поставил на прошлом крест, отдал свою жизнь жене, обзавёлся хозяйством. Было пусть и маленькое, мещанское счастье, но счастье. Была довольна и Нина. Так, по крайней мере, мне казалось.

Малов вдруг замолчал, жалко усмехнулся, потом поднял голову и позвал кельнершу:

– Бутылку водки, закуску.

Виновато посмотрел на Трубникова, на Полунина. Жадно налил, когда кельнерша принесла поднос с водкой и закусками, стопку и выпил.

– Так шло до прихода большевиков. Настигли они нас опять, загнали в угол. Выпустил новый «Н» свой проклятый приказ № 94. Не хотел я менять своего подданства на китайское – о советском и говорить нечего. Ушёл с дороги. Выдали мне заштатные. Начал искать службу. Проели заштатные. Что делать? Жена говорит – пойду в кельнерши. Устроилась в ресторан на Китайской. Верил я ей, крепко верил и только потому пустил её на эту страшную дорогу. Будь проклят этот день!

Малов снова налил водки, выпил.