Враги. История любви

— Герман, мне надо идти! — воскликнула Тамара. — Завтра я ложусь в больницу. Мне должны вынуть пулю, вот отсюда. — Тамара показала Ядвиге на бедро. — Я скажу тебе одно, Ядзя: он не знал, что я жива. Я совсем недавно приехала из России.

— Да, но она звонит ему каждый день, эта любовница. Он думает, что я не понимаю, но я понимаю идиш. Каждое слово. Они смеются надо мной. Он болтается где-то с этой сукой, приходит домой измученный и без гроша в кармане. Хозяйка заходит каждый день, требует квартирную плату и угрожает, что выкинет нас отсюда в разгар зимы. Я могла бы пойти работать на завод, но я ношу его ребенка. Здесь надо обращаться в больницу, к доктору. Здесь никто не рожает дома.

— Это ты хотела ребенка, а не я.

— Разве это грех? Я тебя никуда не пущу! — крикнула Ядвига. Она подбежала к двери и загородила ее руками.

Тамара сказала:

— Ядзя, мне надо идти.

— Пусть пани не сердится. Это не вина пани. Он обманывает всех. Если он хочет вернуться к пани, я отступлюсь. Я отдам ребенка. Здесь можно отдать ребенка, еще и денег за это получу…

— Не говори ерунды, Ядзя. Я не вернусь к нему, а ты не отдашь ребенка. Ребенок не обманет. Ребенок останется навсегда твоим. Я найду для тебя больницу и доктора. Пережить бы только операцию.

— О, пани Тамара!

— Ядзя, пусти меня! — сказал Герман угрожающе.

— Ты никуда не пойдешь!

— Ядзя, меня ждет раввин. Я работаю на него. Если я не встречусь с ним сейчас, я останусь без куска хлеба.

— Это ложь, ложь, проститутка тебя ждет, а не раввин.

— Клянусь Богом и душами моих родителей, что меня ждет раввин.

— Пусть он приедет сюда! Мы никого не гоним. В доме все кошерно.

— Ну, я поняла, что у вас тут происходит, — сказала Тамара сама себе и им двоим. — Мне надо идти, потому что уже завтра утром я ложусь в больницу. А сегодня мне надо еще постирать вещи и приготовить белье. Ядзя, выпусти меня.

— Все-таки решила лечь в больницу? В какую именно? Как она называется? — спросил Герман.

— Какая разница? Если выживу, то выйду оттуда, а если нет, то меня похоронят без тебя. Ты не обязан навещать мою могилу.

— В самом деле, Тамара, весь мир против меня. Я пока еще никого не убил.

— Не хочу, чтобы ты меня навещал. Еще цветы принесешь или что-нибудь другое. Я вижу, в каком ты положении. И потом, как только доктора узнают, что у меня есть мужчина, они выставят тебе счет. Я им сказала, что у меня здесь никого нет, пусть так и останется. Я дам о себе знать.

Тамара подошла к Ядзе и поцеловала ее. Ядвига положила голову Тамаре на плечо. У нее вырвался душераздирающий крик. Она принялась целовать Тамарин лоб, щеки, руки. Ядвига склонилась, словно опускаясь на колени. Она быстро бормотала что-то на своем крестьянском наречии, но было совершенно непонятно, что она говорит. Ее лицо опухло и намокло от слез.

Как только Тамара вышла, Ядвига воинственно загородила руками дверь:

— Сегодня ты никуда не пойдешь!

— Посмотрим.

Герман подождал, пока затихнут Тамарины шаги.

— Говорю тебе в последний раз: пусти меня!

— Только через мой труп!

Герман схватил Ядвигу за обе руки и принялся грубо, молча бороться с ней. Он почувствовал в себе силу, о которой и сам не подозревал. Герман с силой толкнул Ядвигу, и она упала. Раздался глухой стук.

Герман распахнул дверь и выбежал из дома. Он забыл надеть калоши, но о возвращении не могло быть и речи. Он прыгал через шатающиеся ступеньки и слышал то ли призыв, то ли стон. «Может, я сломал ей позвоночник…» Он вспомнил, как некогда учил, что, нарушая одну из десяти заповедей, человек нарушает все. «Я кончу тем, что стану убийцей», — сказал он себе.

Наступил вечер, но Герман и не заметил этого. На лестнице было темно. Дверь осталась открытой, но он не оглядывался. Герман вылетел на улицу, между сугробами его ждала Тамара в шубе, меховой шапке и сапогах — кусочек России, чудом переместившийся в Америку.

Тамара крикнула:

— Где твои калоши? Ты не можешь так идти!

— У меня нет выбора.

— Хочешь покончить жизнь самоубийством, да?

— Это лучше всего.

— Что ты сделал? Побил ее?

— Сделал, что смог.

— Вернись, возьми калоши. Получишь воспаление легких.

— Не твое дело, что я получу. Пошли вы все к черту!

— Ну, настоящий Герман… В какую грязь ты вляпался? Подожди, я поднимусь и принесу твои калоши.

— Нет, ты никуда не пойдешь!

— Ладно, будет одним идиотом меньше.

Тамара побрела по кривой тропинке между сугробами. Улица выглядела по-вечернему пустынной, снег отливал кристальной синевой. Время от времени Тамара оглядывалась назад. Фонари уже зажглись, спустились сумерки. Небо было затянуто желтоватыми, ржаво-коричневыми тучами, предвещавшими непогоду. Дул ледяной ветер.

Вдруг наверху открылось окно, из него выпала калоша. Потом полетела вторая. Это побитая Ядвига встала с пола и бросала Герману вслед калоши. Он поднял глаза к окну, она тут же закрыла его и задернула занавески. Тамара обернулась. В темноте она рассмеялась горьким смехом над этой жалостью по отношению к тому, кто ее не заслуживал. Она подмигнула и погрозила Герману кулаком.