Враги вроде тебя

В моем представлении большую часть времени Ползин должен был проводить в одном из своих домов, и за ним бы присматривала команда домашней охраны. В конце-то концов, человек же не может все время переезжать с места на место.

Оказалось, может. По своей природе Ползин дерганый и не остается на одном месте дольше недели. Я постоянно на телефоне и обязан мчаться туда, где ему понадобился. У этого мужчины патологическая потребность дергать за веревочки. Но время от времени у меня появляются несколько драгоценных дней, которые я могу потратить на себя. Например, как сейчас. У него нарисовалась новая игрушка, и они поехали «поиграться» в дом на Черном море. А я приехал сюда, в свое пристанище.

Арчи не в курсе, что я здесь бываю. Он пришел бы в ярость, если б знал. Он учил меня, что иметь связь с жильем или человеком равно иметь слабое место.

«Помни: человеку вроде тебя, помимо всего прочего, необходимо быть недосягаемым. Дом, друзья — это роскошь, которую до окончания дела ты не можешь себе позволить».

По большей части я придерживался правил Арчи. Покинул свой дом, изолировал себя ото всех друзей, включая талантливых великодушных художников, с которыми работал бок о бок в основанном с моей помощью коллективе. Было тяжело. Но единственное, от чего отказаться я так и не сумел, — это от искусства. От человека, которым я был раньше, должно было остаться хоть что-то. Хоть какая-то связь, которая однажды сможет вернуть меня домой. Не имеет значения, насколько отстойной становится жизнь. Знание, что у меня имеется нора, делает ее терпимой.

Заключенное мной соглашение на оплату этой дерьмовой студии до смешного замысловатое. Деньги проходят через десятки счетов и только потом попадают в риэлторскую контору, и нет никакой опознавательной информации о владельце. На звонке приклеено «Д. Смит», но нет телефона. Платежи за коммуналку и имущественные сборы покрываются агентством, за эту услугу я плачу нехилую премию. Камер наблюдения у здания нет. Охраны нет. Даже химчистки нет.

Более того, приходя сюда, я очень осторожен. Бдительности не теряю, пока не попаду в студию и не запру за собой дверь — это мое главное правило. Этим утром я покинул лондонскую квартиру Кейт в платье и на каблуках. Пять часов и две смены одежды спустя я поднимаюсь по лестнице в студию в невзрачной толстовке и безымянных джинсах, светлые волосы спрятаны под вязаной шапочкой.

Студия находится на четвертом этаже, и она тесная как черт знает что. Вид ужасен: серое море простирающихся, насколько хватает глаз, блочных волн. Но освещение великолепное.

Освещение волнует меня больше всего.

И, конечно же, уединение. Несмотря на то, что вся студия — это всего лишь комната с крошечной душевой, для меня она похожа на безбрежные равнины. Это единственное место в мире, где я могу дышать.

Сегодня мне особенно плохо. Три месяца — довольно долгий срок для того, чтоб находиться вдали от моей работы, и к тому моменту, когда я подхожу к двери, меня трясет от смеси предвкушения и облегчения. Жду не дождусь войти внутрь и добраться до своих принадлежностей. У меня уже наполовину сформировалась идея будущей картины. Бык, весь такой необузданный, агрессивный, мужественный. Бездумная сила. От воображаемых линий покалывает пальцы. И распахивая дверь студии и переступая порог, я дискутирую сам с собой, с чего начать: с угля или пастели.

Бросаю рюкзак на пол и запираю замок на двери.

— Я уж было начал гадать, планируешь ли ты появиться.

Замираю.

«Уилл».

Оборачиваюсь, и вот он — стоит в дверном проеме душевой с «глоком» в руке.

Растерянно на него таращусь. Внутри будто сворачивается клубок змей, извилистая трясина из страха, восторга и чего-то еще сумасшедшего — глупого — типа счастья.

Он выглядит усталым. Отлично, но усталым.

Он улыбается, во взгляде любопытство.

— Как поживаешь, Кит?

Произнесенные слова звучат столь посредственно, столь обыденно. Это не саркастичный шпионский вопрос: «Ну что, мистер Бонд, как поживаете?». Он спрашивает по-настоящему. Словно действительно хочет знать.

И внезапно я чувствую себя таким... одиноким. А, может, я все время чувствовал себя одиноким, а его слова лишь наглядно продемонстрировали реальность.

«Чувствую себя разбитым». Если б я отвечал на вопрос со всей честностью, именно так и сказал бы. А еще «счастлив тебя видеть». Меня переполняет непреодолимое желание рассказать ему, в каком смятении я пребываю в последнее время, насколько сложно стало придерживаться видимости перед Ползиным, словно Уилл — мой старый друг, а не самый грозный враг.

Как же так вышло, что из миллиарда людей во всем мире самым близким мне человеком становится мужчина, у которого имеются все основания меня убить?

Для чего, если подумать, он сюда и пришел.

Каким-то образом я умудряюсь подавить грозящий вырваться поток слов. И вместо этого выдаю ледяную улыбку.