Вранье

– А я что тебе могу сделать?! Подавай в суд.

– На кого?!

– Да тебе не все равно на кого…

В самый неудачный момент позвонила Лида. Сказала, что сейчас подъедет с каким-то Додиком, который интересуется квартирой в Натании.

– Зачем мне твой Додик? Я тебе телефон дам, пусть сам созванивается.

Лида замолчала.

– Ты чего, Шурик? Ты бэсэдэр?

– Я бэсэдэр. Лид, я сейчас не могу. У меня тут клиент.

– А мы не сейчас приедем. Через часок где-то. Мне еще малого надо из школы встретить и накормить.

– Какого малого?

Лида удивилась:

– Как какого? Сереню моего.

– Твоему Серене сколько лет?

– Тринадцать, а что? Забыл? Ты ж у него на бар-мицве гулял.

– Лид, ты откуда приехала? Из Черновцов?

– Из каких Черновцов? Шур, ты чего?

– Что за малой? Ты же москвичка, Лида!

Лида задумалась.

– А как надо?

– Ну, я не знаю. Ребенка там.

Она громко расхохоталась:

– Скажешь тоже, Сереня – ребенок! Лоб здоровый.

– Ну, значит, скажи «Сереня».

– Ладно, договорились. Мне надо Сереню покормить. А через час мы с Додиком у тебя. Ты Додика не обижай, он с Борькой работает. Шур, а ты покушай чего-нибудь или хоть чайку попей с круассанчиком. Полегче станет. – И она повесила трубку.

Ритин день рождения решили справлять вдвоем. Сидели в открытом ресторанчике рядом с набережной. Коротко обсудили, что тридцать восемь – еще не возраст. Тем более в Израиле. Здесь живут до ста двадцати. Во всяком случае, это первый тост, который произносят за каждым столом: «Ад мэа ве эсрим!» До ста двадцати! Видимо, знают, что говорят. Шура вспомнил о Фиме с неудавшейся машкантой. История была обычная, и это удручало.

– Шурик, это восток…

– Какой восток?! И ты туда же! Повторяем, как кукушки. Кто? Мы восток? Мы же сами становимся такими! Я тебе о Славке Додине рассказывал?

– Нет, кто такой?

– Ну, сын маминой приятельницы. В Иерусалиме живет. Он девять раз сдавал экзамен на врача. И сдал. А эти уроды в министерстве потеряли документы. И все, чешите грудь! Сдавайте дальше. Теперь в дурке слушает, что будет хорошо.

– Ужас!

– А что ужас? Всюду такой же ужас.

– Шурик, но они же не нарочно теряют…

– Конечно же не нарочно, они тебе зла не желают, они все мотэки, сладкие дяди и тети. Только им плевать, если ты потом нечаянно умрешь. Знаешь, как это называется? Преступная халатность. Сильных, правда, боятся. Стараются угодить. А слабого затопчут. Не со зла. Так получилось. Даже сочувствуют первые пять минут. Извини, мол, надо было быть сильным.

Помолчали. Рита тихо сказала:

– Вот Гарин, тот выживет.

– Значит, он сильный?

– В каком-то смысле да.

Шура усмехнулся:

– А что же у вас с ним не склеилось?

Рита глянула на него испуганно и покраснела:

– Все-таки похвастался, скотина.

– А чем же тут хвастаться?

– Ну, как же! Мужская победа… Раз-два, и до свидания. Я, правда, переживала. А сейчас мне даже смешно. Шурик, об этом, наверное, не говорят, но я скажу. Ты в миллион раз лучше! Даже не то… Ты правда мужик.

– А что, у вас что-то было?

Рита разозлилась:

– Только не надо дураком прикидываться, ладно?..

Он уже все понял – и знал, что надо остановиться, замолчать, но хотелось сделать себе больнее, чтобы доказать, что весь мир – дерьмо, и выхода нет, и кругом вранье.

В эту ночь он со всей силой и страстью доказывал, что он действительно лучше, и у него получилось, но не было любви.

Шура проснулся от ощущения, что он задыхается. Он лежал весь потный, и даже простыня была мокрая. Губы пересохли, и он стал шарить по полу в поисках бутылки. С трудом открыл пластиковую крышечку и начал жадно глотать воду. И тогда он все вспомнил. Значит, началось.

Днем прибежала Фира. Он никого не ждал, был в одних трусах. Метнулся в ванную одеться, но Фира его не пустила:

– Я вас умоляю! Что я голых мужчин не видела? Целлофан купили?

– Какой целлофан?

– Шура, вы меня пугаете.

Она поставила на пол изящную коробочку с противогазом и прошла в комнату.

– Нет, вы же ничего не подготовили!

Шура сказал виновато:

– Я как раз сегодня собирался…

Фира на какое-то время задумалась, потом решительно заявила:

– Одевайтесь. Вместе пойдем. Я на Шмульке видела хорошие рулоны. Вроде недорогие.