Врангель. Последний главком

Заехав первым делом на станцию — убедиться, что все составы под охраной, — нашёл решение. Насколько умное — будет видно: недавно прибывшего ротмистра Маньковского, сослуживца по Уссурийской дивизии, назначил комендантом города и предоставил в его распоряжение дивизион инородцев. Вопрос, справится ли... Работы по горло. Войск набьётся до 5—6-ти тысяч, а богатый город — немалый соблазн для разорённых большевиками и опьянённых победой казаков, так что мародёрства не избежать. И местные грабительские шайки наверняка не станут сидеть сложа руки. Благонамеренная часть населения озлоблена против большевиков, а простонародье, населяющее предместья, со злобой встретит их, освободителей...

Впереди поднималась светло-серая, слегка размытая туманной дымкой громада Казанского кафедрального собора — шестиглавого, с отдельно стоящей высокой и удивительно красивой колокольней. К нему от вокзала вёл в гору широкий Николаевский проспект, застроенный одноэтажными и — ближе к центру — двухэтажными домами из известнякового камня-ракушечника.

От желтовато-серых, а иногда белых и даже розоватых стен веяло, почудилось Врангелю, строгим благородством и безмолвной радостью очищения от скверны. Особенно безмолвной теперь, когда город совершенно обезлюдел. Многостворчатые двери кафе, кондитерских и чайных, всевозможных магазинов и лавок — булочных, бакалейных, молочных, мясных и колониальных, — плотно прижатые запорами и засовами, увешаны массивными замками. Ни одно из заведений не подавало признаков жизни. Но наглухо задёрнутые шторы и затворенные ставни, напротив, вызвали острое ощущение общего взгляда сотен глаз, со страхом и надеждой впившихся в него и его людей...

И страх, и надежда понятны: почти три недели владычества «товарищей» город стонал от террора и анархии. Спасибо, Баумгартен успел хорошо поставить разведку — дело своё она знает: помещения, занимавшиеся большевистскими властями и красными штабами, уже обыскиваются, документы и газеты изучаются, пленные опрашиваются. Первые — пока устные — доклады нарисовали жуткие картины. Разбитые, большевики вымещали злобу на «буржуях»: день и ночь шли самочинные обыски, грабежи и расстрелы, арестованных перед смертью жестоко пытали. Во дворе губернаторского дома нашли десятки трупов с обрубленными пальцами и выколотыми глазами: там помещался то ли «революционный трибунал», то ли что-то вроде большевистской инквизиции. Похоже, Вакулы, страдающие припадками театрального великодушия, среди «товарищей» вывелись...

Обыватели оставались невидимыми, но сами они, проезжающие посреди мостовой, были на виду у всех. Два десятка конвойцев, держа казачьи трёхлинейки наперевес, внимательно обшаривали глазами окна и покатые, крашеного железа, крыши.

— И вот ещё что, Василий Иоанникиевич... Найдите типографию. Самую крупную. Напечатать и до вечера развесить повсюду мой приказ. Впредь до прибытия губернатора принимаю на себя всю полноту военной и гражданской власти. Где он только, любопытно знать... В двадцать четыре часа населению сдать оружие. И выдать всех укрывающихся в городе большевиков.

   — И предметы военного снаряжения сдать. Полагаю, босяки успели поживиться в суматохе.

   — Это умно. Кстати, проверьте-ка сами охрану у складов, — и, обернувшись, приказал трубить.

Бравурные звуки «Встречного марша» пронзили тишину. Ещё полминуты — и вывели улицу из оцепенения. Захлопали ставни и двери. Десятки людей, одеваясь на ходу, выбегали наружу. Многие крестились. Одни плакали — кто тихо и просветлённо, кто горько и навзрыд... Другие торопливо совали казакам пачки папирос, буханки хлеба, деньги... Зазвенели, посыпавшись на мостовую, медные и серебряные монеты... Пожилая дама, в меховой ротонде и сбитой шляпке с перьями, спотыкаясь, кинулась к Врангелю — с неожиданной силой ухватив за стремя, истово припала пылающим мокрым лицом к руке...

Толпа росла, теснила с боков, из окон кричали, размахивали радостно руками и чуть не вываливались. Восторженные выкрики переходили в общее «Ура!», по-женски визгливое и истеричное.

Спазм перехватил горло, жаркая пелена застелила глаза, и очертания близкого уже собора размылись. Душа ликовала вместе с толпой. Ужасно хотелось спрыгнуть с лошади и обнять всех этих незнакомых людей, вырванных им из лап безжалостного зверя и ставших вмиг такими родными и близкими. И целоваться, как в Светлый праздник... Сцепив зубы, Врангель неимоверным усилием сохранял начальственное достоинство...