Врангель. Последний главком

Едва поезд Деникина отошёл от перрона, Гаркуша доложил о происшествии на Воронцовской улице: в лазарет ворвались несколько черкесов, среди которых был офицер, и, несмотря на протесты и мольбу врачей и сестёр, вырезали до полусотни красноармейцев.

Врангель не медля выслал туда офицера-ординарца с конвойцами для задержания черкесов. Но те успели скрыться. Поиски результатов не дали. Взбешённый, вызвал Маньковского. И, невзирая на его запаренный вид — набегался горе-комендант и наскакался по городу, — отчитал прилюдно. Но зло не перекипело... Конечно, ни времени, ни людей искать преступников нет. Остаётся наплевать и забыть. Но ведь теперь молва и недоброжелатели всех мастей именно на него повесят ответственность за этот возмутительный случай... Хотя, ежели подумать, разве «товарищи» к пленённым добровольцам милосердны? Офицеры — те уж точно обречены на мучения и верную смерть...

Спустя час он забыл обо всём на свете: позвонил комендант железнодорожной станции и доложил о приезде санитарным поездом из Екатеринодара её превосходительства баронессы Врангель.

5 (18) ноября. Ставрополь

За ночь на крыши и булыжные мостовые рыхлым белым ковром прочно, совсем по-зимнему, улёгся снежок. Скрыл грязь и добавил света, голубоватого и холодного.

Войдя не ранним уже утром в огромный кабинет губернатора, Врангель нашёл его хорошо прибранным, но плохо натопленным. Попробовал почему-то зябнущими руками одну и вторую голландские печи — угловые, облицованные глазурованными изразцами с синими узорами: ещё не набрали жара. Огромный двухтумбовый стол из морёного дуба — белее мостовых: накрыт свалившимися как снег на его голову и уже осточертевшими бумагами — рапортами, докладами, прошениями, ходатайствами, доносами...

...Отдых дивизии в перевёрнутом вверх дном Ставрополе показался Врангелю тяжелее переправы через Уруп.

Казаки, изнемогшие от каждодневных боёв и переходов в дождь и холод, перед городскими соблазнами не устояли. Шлялись, пренебрёгши службой, по трактирам и прочим забегаловкам, отъедались и нагружались вином и пивом, благо хозяева заведений настоящей цены с них не требовали. То шумно бахвалились друг перед другом, то горланили песни, чередуя свои старинные, тоскливые и протяжные, с нынешней городской похабщиной. Когда платить вовсе не хотелось или уже было нечем, переставали и шуметь: наведывались втихаря в винные и пивные погреба, доверенные их окарауливанию. Особенно полюбились им известные сорта местных пивоваренных заводов Профета и фирмы «Салис»: веселили душу, но с ног не валили, сколько ни пей.

На долю лошадей, напротив, выпали в Ставрополе бескормица и жажда. Подвоза фуража с Кубани интенданты организовать не смогли, только оправдывались расквашенными дорогами... Пришлось отдать приказ разбирать соломенные крыши домиков бедноты, благо в предместьях их хватало. Полусгнившую солому лошади ещё ели, а вот горьковато-солёную мутную воду из окраинных колодцев пить отказывались. Если всё-таки пили — заболевали поносом. Самые изнурённые начали падать.

Страдали желудком и те казаки, кто чаще пил воду, чем крепкие напитки.

Но дивизию Врангель ещё удерживал в узде, а вот город с населением в 70 тысяч давался в руки трудно.

Двухэтажный губернаторский дом на Николаевском проспекте, где он поселился и принимал посетителей, походил на вокзал узловой станции, на которую только что одновременно пришли пассажирский поезд и воинский эшелон: толкалась масса народа в форме и штатском, всех чинов и званий, с узлами и чемоданами, с документами и без. На лестнице выстроился хвост до самого парадного. Забили приёмную до отказа, и даже через двойную дубовую дверь проникало в кабинет несмолкаемое пчелиное гудение. Одно хорошо: Гаркуша, разом войдя в роль хозяина приёмной с письменным столом, двумя диванами и шеренгой кресел, порядок держал, как в сотне.

Все добивались возврата помещений и имущества, каких-то разрешений, удостоверений и пропусков. Заводчики, фабриканты и владельцы торговых компаний навязчиво предлагали то-то и то-то поставить на армию — разумеется, за астрономические кредиты. Как никто, досаждали хозяева магазинов, складов и ресторанов: умоляли назначить к ним караулы и сулили — чуть ли уже не совали в руки — «вознаграждение за труды». Особенно жалкий вид имели обладатели немецких фамилий.

В первый же день убедился: принимать и выслушивать всю эту пройдошливую публику — просто лошадиная работа. Пусть даже служба в Иркутской губернии что-то оставила в голове по части внутренних дел.

Вдобавок что ни ночь — очередное безобразие: потасовка между разгулявшимися казаками разных полков, грабёж неведомо кем еврейского магазинчика, обстрел какими-то бандитами казачьего патруля из-за угла, расстрел арестованных большевиков в тюрьме именно теми, кого он назначил охранять их, пьяный дебош офицеров в ресторане — не в «Германии», так в «Европе» или «Гноме»...