Врангель. Последний главком

Воодушевившись, красноармейцы поднажали, оттеснили казаков к центру и всё-таки отхватили хвосты нескольких обозов. А с ними и летучку. Доктор успел спрятаться на гумне, а медсестра, схватившись за кнут и вожжи, пыталась умчаться на санитарной линейке, да замешкалась. Вцепились и в линейку с радиостанцией... Но молодой генерал Беляев, несколько дней как назначенный начальником артиллерии корпуса, выскочив из дома в одной нательной рубахе, матом и «наганом» собрал три десятка солдат артиллерийского обоза, бросился с ними в штыковую и отбил её.

Врангель со штабом, его ординарцы и конвой вынеслись из села с северной стороны — на просёлок, поднимающийся в Благодатное.

Спустя пару минут вдогонку за ними проревел «Руссо-Балт», виляя на наледях и отстреливаясь выхлопной трубой...

...Выступив с рассветом из Донской Балки и соседних Солёных хуторов, пять полков 1-й конной дивизии — среди ночи подошёл и 1-й Линейный — и два полка бригады Чайковского полезли на плоскогорье. Казаки, ведя коней в поводу, с трудом одолевали скользкую с морозной ночи крутизну. Колонны растянулись. Изрядно отстав, почти час карабкалась 2-я конно-горная батарея: упряжные лошади дымились паром, номера натужно налегали на колёса четырёх трёхдюймовок.

Выбравшись наверх, авангардом двинулся 1-й Уманский полк. Направляющая — тракт на село Рогатая Балка.

Белесоватое солнце не грело, а лишь слепило безжалостно. Не знал жалости и скаженный ветер: дул затяжными порывами, неистово и неуёмно, валил из седел, пронизывал кожухи и бурки. Меньше мёрзли те, кто сменил чувяки на отобранные у мужиков валенки.

Походные колонны не прошли и пары вёрст — четверти расстояния до Рогатой Балки, — когда натолкнулись на стену пуль: навстречу, ощетинившись штыками, с обеих сторон от дороги уверенно шагали длинные и густые цепи красной пехоты. За ними катили пароконные линейки с пулемётами.

Ветер подталкивал красных в спину, а в казачьи лица швырял сиплые протяжные слова: «Это е-есть наш по-сле-е-едний и реши-и-ите-ельный...»

Не выдержав, казаки попятились. Но Топорков, живо раскидав ординарцев, удержал дивизию в руках: батарее — не потерять бы орудия — приказал спуститься вниз, полкам — спешиться и рассыпаться в цепи. Выполнили, вопреки обыкновению, с удовольствием: широко растянув цепи через скошенные поля, укрылись за высокими, срубленными выше колен и уже высохшими будыльями. Коноводы рысью отвели лошадей на версту, за каменистые пригорки.

Позиции на левом фланге занял 1-й Черноморский полк, на правом — Корниловский конный.

Артиллеристы, наглухо затормозив колёса, живо соскользнули в долину. Орудия чудом не опрокинулись на резких поворотах тропы.

Помня о быстро пустеющих подсумках и патронташах, огонь казаки вели редкий.

Ещё реже поддерживала их батарея, занявшая боевую позицию на холме почти у самого подножия высоченного обрыва. Задрав короткие стволы в чистое небо, горные трёхдюймовки вслепую швыряли через гребень последние гранаты. Иногда, вздымая чёрные столбы земли и дыма, они разрывали красноармейские цепи, иногда ложились опасно близко к казачьим.

Красные остановились и залегли шагах в пятистах. Азартно охотясь мушками за всем, что показывалось поверх будыльев, жали на спуск без промедления. Стрельбу то и дело ожесточали их пулемётчики. Огонь был таким плотным, что о конной атаке нечего было и думать. Казакам оставалось изредка постреливать для острастки да молить Бога, чтобы очередная граната не свалилась по ошибке им на голову.

Как вдруг по цепям вихрем пронёсся будоражащий слух: красная конница налетела на Константиновское и захватила в плен весь штаб корпуса. Вместе с самим генералом Врангелем! Кто-то не поверил: «Та брешуть...» Кто-то всполошился: «А ну как правда?..»

Слух, сколь ни был невероятен и страшен, хотя бы отчасти подтвердился тут же: запорожцы повскакивали на ноги и побежали к коноводам, а те, ломая высокий бурьян, уже неслись карьером вместе с конями им навстречу.

Тех и других зажатой в кулаке подвёрнутой плетью отчаянно подгонял есаул Павличенко[76] — временно командующий 1-м Запорожским полком. Давно не мальчишка, но ещё тонкий и изящный по-горски, знатный танцор лезгинки стоя в седле, он вскочил, не обращая внимания на посвист пуль, на пригорок, чтобы казаки в этой сумятице отчётливо видели знаки его команд. Тем проще было ему самому заметить короткий взмах руки начальника дивизии: зачем-то подзывал ещё раз. Коновод уже подскакал с его ахалтекинским жеребцом чалой масти. Перехватив брошенные поводья, взлетел в седло и поймал стремена.

В повышенным до крика голосе Топоркова прорвалась визгливость:

— Если красные из села ушли — преследовать! И барона отбить! Лучше живым... — И вдруг её сменила угрюмая сипота: — Но дуром на Спицевку не при... Береги полк.

Ничего не разглядев в чуть раскосых, задымлённых гневом глазах начальника дивизии, Павличенко вместо руки молча поднёс к чёрной папахе подвёрнутый хвост плети. Его ретивый ахалкетинец егозил под ним и просил повода. И получил наконец — наотмашь по крутому крупу.