Врангель. Последний главком

По обеим сторонам виднелись обычные следы недавних боев: незасыпанные воронки, обломки повозок, остовы сгоревших и столкнутых с путей вагонов, следы пуль и шрапнели на стенах станционных зданий... То и дело паровоз пронзительно свистел и притормаживал со скрипом и лязгом: зелёный флажок[24] предупреждал о ремонте полотна. Опасливо проползал мимо пережидающих у края насыпи рабочих, одетых кто в солдатские обноски, кто в замызганную робу.

Всего-то чуть более месяца назад Добровольческая армия выбила из этих мест большевиков. На каждой станции в вагон садились её офицеры, ехавшие в отпуск или командировку. С недоумением рассматривал Врангель их обмундирование: застиранное и заплатанное, полевая форма смешана с принадлежностями строевой и парадной... Околыши и тульи фуражек, погоны без галуна — каких-то странных цветов и сочетаний: голубого, красного, чёрного... На левый рукав нашит бело-сине-красный, под национальный флаг, шеврон в форме буквы V. У всех разных размеров и оттенков.

Вели они себя, несмотря на молодость, самоуверенно и развязно, на прочих пассажиров смотрели свысока, громко разговаривали и хохотали, курили, сплёвывая в открытые окна, и поминутно дёргали вконец запыхавшегося кондуктора.

Немалого труда стоило ему удержаться и не сделать им замечание. Кто он для них? Были бы на плечах генеральские погоны... Уже в Ростове одолевал соблазн сменить опостылевший пиджачный костюм, стесняющий движения, на летнюю полевую форму, запрятанную женой в неподъёмном портпледе под бельём. Долго колебался, но благоразумие взяло верх...

Подобных ему пассажиров — мужчин в штатском, но с военной выправкой и интеллигентными манерами — было немного. Все, без сомнения, — офицеры, едущие в Добровольческую армию... Кто вырядился, и иногда весьма удачно, под торговца, кто — под учителя, кто — аж под мужика... Теперь, после всех мытарств, тревожных и бессонных дней и ночей пути, сотни вёрст пройдя пешком и проехав на телегах и в вагонах, преодолев все кордоны, проверки документов и обыски, счастливо избежав ареста немцами и расстрела большевиками, они спали. Одним сердобольные соседи уступили верхние полки, другие прикорнули прямо на чьих-то мешках.

А преобладали, к его неудовольствию, какие-то хохлушки базарного вида и спекулянты: те же армяне, греки и евреи. Багажные полки прогибались под их мешками и тюками, туго набитыми товаром. Их же багаж загромоздил узкие проходы. Вожделенней покупателя, чем воюющая армия, для них нет.

Вместо прежних десяти часов поезд тащился до Екатеринодара полтора суток...

...В быстро светлеющей синеве безоблачного неба, над конусообразной крышей вокзала едва шевелился белый флаг Министерства путей сообщения со скрещёнными топором и якорем. Дальнозоркие глаза Врангеля сразу нашли его... Увы, слабый ветерок не сумел развернуть полотнище и открыть белую, синюю и красную полосы национального флага в его верхней левой четверти.

Зато железнодорожный жандарм выставил себя во всей красе: полная форма, медали, серебристый шеврон на рукаве. Только обычный красный аксельбант заменён бело-сине-красным...

Радостно застучало сердце. Наконец-то у своих! Полной грудью вдохнул сухую утреннюю прохладу, слегка приправленную городской пылью и паровозной гарью.

В отличие от киевского и ростовского, екатеринодарский вокзал имел прифронтовой вид: прямо на перроне сидели и лежали на своих вещах женщины и дети, толкались офицеры и казаки, всюду валялся мусор. Среди этого беспорядка деловито расхаживали два патруля — добровольцев в белых гимнастёрках и кубанских казаков в серых черкесках поверх чёрных бешметов. Придирчиво изучали паспортные и офицерские книжки. Норовили, отметил, проверить документы у всех сошедших с поезда мужчин, что в военном, что в штатском... А вот носильщика не дозваться.

Высокие узкие окна вокзала подёрнула тусклая желтизна. Значит, городская электрическая станция в исправности.

В плохо освещённом зале не протолкнуться и не продохнуть. На жёстких деревянных скамьях и на цементных плитках пола растянулись и развалились спящие. К буфету выстроился длинный хвост... По видимости, беженцы с севера.

Сопровождаемые не слишком опрятным носильщиком, вышли на площадь, обсаженную пирамидальными тополями. Два одноконных извозчика, стоящие со своими пролётками прямо против выхода, нагло заявили, что «заняты». Третий, хозяин пароконного фаэтона на резиновых шинах, заломил 7 рублей. Без долгой торговли сбил до 5-ти. Уселись, не обращая внимания ни на драную обивку, ни на расплющенные кожаные подушки. Первым делом поехали в войсковое собрание — позавтракать.

Из окна вагона Екатеринодар походил скорее на станицу: маленький какой-то, одноэтажные белые домики, среди которых преобладали деревянные и турлучные[25], и даже лачуги под соломенными крышами прятались в садах, дворы огорожены некрашеными заборами, а раскидистые ветви громадных акаций превратили немощёные улицы в тенистые аллеи. На мысль о городе навели разве только торчащие из густой зелени высокие колокольни и купола храмов да закопчённые трубы заводов.