Теперь же картина переменилась: улица и выходящие на неё переулки вымощены бурым кирпичом, акации поредели и между ними на асфальтовых тротуарах выросли трамвайные и фонарные столбы, от вокзала к центру пролегли рельсы, в обоих направлениях едут открытые экипажи и телеги с грузом. Появились и каменные особняки, обнесённые выкрашенными в чёрный цвет чугунными оградами с орнаментом, и высокие, до трёх этажей, дома. Справа, много выше железных крыш, покрашенных и оцинкованных, засияли золотом семь куполов громадного собора из тёмно-красного кирпича, стоящего посреди небольшой квадратной площади. Улицы, хотя и узкие, приятно удивили столичной прямизной, а кварталы — одинаковым размером... Навстречу прогремел, пугая лошадей, моторный вагон бельгийского трамвая, белого, как в Петербурге, цвета...
Войсковое собрание на Екатерининской улице было переполнено офицерами: они толпились и громко переговаривались в вестибюле, поодиночке и группами спускались и поднимались по неширокой лестнице. Несмотря на утреннее время, оживлённые компании заняли почти все столы в ресторане. Блюда количеством и вкусом напомнили Врангелю доброе старое время. И цены умеренные. Единственное, что огорчило, — отсутствие любимого шампанского «Piper-Heidsieck». Пришлось довольствоваться полусухим удельным «Абрау-Дюрсо».
Плотно позавтракав, оставил жену в читальном зале, а сам отправился к коменданту: теперь нужно позаботиться о квартире. Ловко обойдя благодаря встретившемуся сослуживцу очередь страждущих, с трудом, но добился ордера на комнату в доме мукомола Рубинского, на Екатерининской...
Нашли его совсем недалеко от храма, мимо которого проезжали утром: Екатерининского — самого большого в городе, построенного перед Великой войной. Особняк одноэтажный, но с ванной и ватерклозетом. Выделенная комната оказалась светлой и большой, хотя и чересчур заставленной мебелью купеческого стиля.
Пока жена раскладывала вещи по полкам бельевого шкафа и ящикам комода, ополоснулся с дороги и облачился наконец в диагоналевые тёмно-синие бриджи и защитный мундир с петличным Георгиевским крестом. Натянул и обмахнул щёткой скрипящие боксовые сапоги. Нацепил на них савельевские шпоры — небольшие, нержавеющей стали и с колёсиком вместо звезды. Взялся за аксельбант... Нетерпение поскорее явиться в штаб Добровольческой армии торопило пальцы, лишая их обычной ловкости. Осаживая себя, поправил шейного Владимира, потуже затянул поясной ремень. Надел плечевую портупею. Старая драгунская шашка с «клюквой», красным аннинским крестиком на эфесе, послушно приникла к левому бедру... Аккуратно расправил изрядно уже обтрепавшийся чёрно-оранжевый Георгиевский темляк. Крутанув барабан — все семь патронов не стреляны, — вложил револьвер «Наган» в потёртую, но ещё пахучую кобуру. В полевую сумку уложил офицерскую книжку, денежный аттестат и послужной список, предусмотрительно прихваченный в штабе 7-й кавалерийской дивизии. Перекинул её узкий ремешок через плечо.
Медленно поворачиваясь, придирчиво оглядел себя в широком зеркале, вделанном в дверцу шкафа... Ещё раз разгладил аксельбант и поправил шейного Владимира. Прихлопнул, по обыкновению, ладонью по кобуре и полевой сумке: застёгнуты. Ощупал карманы: портмоне, носовой платок и расчёска на месте. Всё, собран.
— Ну, ни пуха...
Нагнувшись и приникнув губами к прохладной щеке жены, замер на миг, будто присел перед дорогой, и стремительно шагнул за порог, провожаемый её благословляющим взглядом.
По Екатерининской и Красной, главной улице города, резво катили экипажи и телеги: по неровной мостовой цокали подковы и дребезжали железные шины, поскрипывали деревянные колёса и хлопали кожаные крылья, звенели бубенцы и причмокивали извозчики. Между ними, жиденько трезвоня звоночками, нахально сновали велосипедисты. Изредка, рёвом мотора заглушая шуршание резиновых шин и отравляя уже знойный воздух удушливыми выхлопами, проносились легковые автомобили. Ещё реже проползали, гремя стальными колёсами, битком набитые вагоны трамвая с прикреплёнными наверху рекламными щитами.
Голосили и чуть не хватали за рукав продавцы вразнос. Христарадничали нищие в солдатских обносках. Не давали проходу молоденькие цыганки в цветастых платках и платьях. Вопили как недорезанные и размахивали свежими номерами мальчишки-газетчики. Кое-где, спрятавшись в затхлую тень подворотен, заунывно тянули простую мелодию старики шарманщики.
В людской поток, пёстрый и говорливый, вливались ручейки из боковых улиц и переулков. Женщины были одеты легко и по-простому. Редко где над шляпкой плыл зонтик, чаще мелькали светлые платки и косынки.