Врангель. Последний главком

Через затворенные окна свободно проникал колокольный перезвон, но не свежий воздух, и гостиную распирала духота. Вдобавок воняло чем-то подгорелым. Свет, падая от цветастой фарфоровой люстры, стекал по шарообразной лысине Драгомирова, покрасневшему носу и чуть отвисшим щекам. Грузно навалившись на стол и постоянно оттягивая липший к полной взмокшей шее ворот просторной защитной рубахи, тёмной под мышками и на груди, тот пил один стакан за другим и говорил негромко, но крайне раздражённо. И этот раздражённый тон немало озадачил Врангеля, заставив забыть о предложенных закусках.

Невероятно, но должности в штабе армии Драгомирову не нашлось: у Деникина — своё собственное окружение. Потому и уступил настойчивым уговорам Алексеева стать его помощником по гражданской части. И чемоданы не успел разобрать, как пришлось спешно доводить до ума положение об Особом совещании — правительстве при Алексееве. Проект набросал Шульгин... Алексеев подписал, но бумажка она и есть бумажка. А на деле теперь нужно создавать правительственный аппарат, восстанавливать губернское управление, разбирать конфликты с донцами, сноситься с кубанскими властями по поводу поставок...

В общем, должность чуждая и хлопотная, а главное — бесперспективная. Ибо о переезде на Волгу речь уже не идёт, хотя там плечом к плечу с чехами и словаками успешно бьют большевиков части едва сформированной Народной армии: союзники, как только началась полоса побед на Западе, к собственным планам воссоздания Восточного фронта резко охладели. А сам Михаил Васильевич почти уже не подымается с кровати.

   — Да что ж с ним такое? — тревожно вскинулся Врангель.

   — Мочевой пузырь. И почки. Ну, и рядом там... Острейшее воспаление, в общем... — вымолвил после заметной паузы Драгомиров, так и не решившись назвать вслух предполагаемый диагноз: острое воспаление или рак предстательной железы. — Лучших докторов пригласили, здешних и ростовских. Опасаются скорого вскрытия нарыва. Это верная смерть...

   — Я-то... — ошеломлённый, Врангель с трудом находил слова, — рассчитывал представиться...

   — Я уже доложил нынче днём. Представил, так сказать, заочно... Он обрадовался твоему прибытию. Сказал, что Корнилов не раз вспоминал о тебе. В общем, пожелал тебе успешной службы под началом Деникина. Но принять не может...

Денщик Драгомирова, немолодой вахмистр-сверхсрочник в выцветшей гимнастёрке с навесными погонами, степенно внёс и поставил на стол тихо шипящий самовар, сделанный в форме вазы. То ли от жара, источаемого его блестящими мельхиоровыми боками, то ли от слов старого кавалериста Врангелю поделалось совсем душно. Ощутил вдруг холодную липкую влагу под мышками и на пояснице.

   — Деникин найдёт какую-нибудь должность, Пётр Николаевич... — Драгомиров потянулся к пустому стакану. — То бишь, Романовский... Вот кто первая скрипка в штабе, хочу тебе доложить. Хотя и генерал-майор всего. Близкий друг Деникина и убитого Маркова. Генштабист грамотный, но слишком себе на уме.

Самоварный кран не сразу поддался руке Драгомирова. Упёртый в паркую струю взгляд его прищуренных глаз остался Врангелю непонятен. С Романовским встречаться не доводилось, хотя слышать слышал: в 17-м, при Корнилове, тот служил генерал-квартирмейстером в штабе верховного.

Не притрагиваясь к чаю, густо закрашенному крепкой заваркой — и так дышать нечем, — вознамерился расспросить подробнее о начальнике штаба. Не успел решить, исподволь или напрямую, а Драгомиров уже перешёл к другим темам. Самым, как оказалось, больным...

С Красновым — полный разрыв. Хотя он и отпускает армии за хлеб, который интенданты реквизируют на Кубани и в Ставропольской губернии, часть получаемых от Скоропадского, то бишь от немцев, вооружения и боеприпасов. И дело вовсе не в его кокетничанье с немцами и холопстве перед Вильгельмом... Самое страшное — его изменническая игра в самостоятельное «Всевеликое войско Донское», попытки отколоть от России казачий Северный Кавказ, нежелание передать донские части в Добровольческую армию. Вот и пытается втянуть её в операции на царицынском направлении: надеется выпроводить за Волгу, чтобы ничто не помешало создать в казачьих землях отдельное от России государство, а самому стать чем-то вроде верховного атамана. В общем, руками Добровольческой армии выгрести самый жар, а к своим прибрать Кубань и Терек. Потому-то взаимное поношение в штабах и газетах давно перешло границы приличия. Деникин даже переписку с ним прекратил.