Вранова погоня

Первым делом он направился к Вовке Зимину, бывшему однокурснику, а ныне эпидемиологу. О своем визите договорился заранее по телефону, чтобы уж наверняка. Птичек Зимин потрошил прямо при нем, а пока потрошил, собирал анамнез. По недоверчивому взгляду поверх маски Никита понимал, что анамнез Зимину не внушает доверия. И если бы не мусорный мешок, полный мертвых птиц, то доверия не было бы вовсе никакого.

– Птицы могут быть переносчиками бешенства, это доказано экспериментально, но вот поведение их ты описываешь крайне нетипичное, – бубнил Зимин себе под нос. – И кровотечение… Никогда такого не видел. Ты погуляй пока, Никита, отдохни, а я тут сам.

Пока Зимин разбирался с птичками, Никита успел забрать с больничной стоянки свою машину, заскочить к шефу и в отдел кадров, а потом позвонил Ильюхе. Про ночные приключения рассказывать не стал, отчитался только по Эльзиному самочувствию. Отчет Ильюху удовлетворил.

– Хорошо, – пробубнил он в трубку. Похоже, Никита застал его за завтраком. – Если еще и в душ попросилась, то вообще замечательно. Значит, не все социальные потребности еще атрофировались, раз заботится о личной гигиене.

– Она еще и пол вымыла.

– А пол – это и вовсе феноменально! Социализируется наша девочка, Никитос. Я заеду сегодня после работы, посмотрю, что там да как, откорректирую лечение, а пока прости, пора бежать на пятиминутку.

Когда Никита вернулся в лабораторию, Вовка Зимин уже разоблачился, снял маску и перчатки и возился с электрическим чайником.

– Могу тебя успокоить – это не бешенство, – сказал он, разливая по чашкам кипяток. – И не орнитозная инфекция. Твои птички умерли совершенно здоровыми.

– Камень с сердца! – сказал Никита, хотя на самом деле облегчения не почувствовал. – Я понимаю, что ты не патологоанатом, но от чего все-таки здоровые птички сдохли, не подскажешь?

– От кровоизлияний. – Вовка придвинул к нему чашку с болтающимся в ней пакетиком заварки. – Говоря бытовым языком, у птичек внезапно полопались сосуды во всех мыслимых и немыслимых местах, оттого и кровотечения.

– И это не результат инфекции? – на всякий случай уточнил Никита.

– Это результат механической травмы. Ну, словно бы твои птички попали под воздействие ударной волны.

– Я там тоже был, – напомнил Никита. – И со мной все в порядке.

– Тогда не знаю. – Зимин пожал плечами. – Но мне до крайности любопытен этот случай. Если не возражаешь, я оставлю себе парочку экземпляров на опыты.

– Да хоть все! – великодушно разрешил Никита.

– Все не нужно. А вот от бутылки коньяка я бы не отказался. Так сказать, для успокоения расшатанных нервов.

– Будет тебе коньяк, – пообещал Никита. – А птичек я тебе все-таки оставлю всех, на всякий случай!

Уходил Никита под аккомпанемент возмущенных Вовкиных воплей, но голова его в тот момент была занята уже совсем другим.

Не то чтобы он планировал это заранее, просто как-то само собой получилось, что Никита снова оказался перед Эльзиным домом. Вот только поднялся он не на пятый, а на четвертый этаж, деликатно постучался в массивную железную дверь. Когда-то давно эта дверь была совсем другой, оббитой черным дерматином, с узором, выложенным шляпками медных гвоздей. Но те времена давно ушли, возможно, как и баба Сима… Не открывали долго, и Никита уже решил, что нужно уходить, когда наконец щелкнул замок. На пороге стоял крупный мужчина с красным, распаренным лицом и стекающими с лысой макушки каплями воды.

– Вам кого? – спросил он, протирая лысину банным полотенцем.

– Мне бы Серафиму Аскольдовну. – Сказал и сам тут же понял, насколько бессмыслен этот внезапный порыв.

– Бабушка умерла. – Мужчина перестал вытираться. – Три года уже как. А кто спрашивает?

– Это уже не важно. Простите. – Он уже собрался уходить, когда мужчина вдруг сказал:

– Если вас зовут Никита, то все еще важно.

Никита замер.

– Да, я Никита.

– А фамилия? Бабушка сказала, что вы придете, велела обязательно спросить фамилию.

– Никита Быстров моя фамилия.

– Входите! – Мужчина распахнул дверь, а сам исчез в глубине квартиры. Отсутствовал он недолго. – Вот это вам! – В руке он держал конверт.

– Что это? – Конверт Никита взял.

– Это письмо. Бабушка, когда умирала, велела передать.

– И вы хранили это письмо три года?

– Я очень любил и уважал свою бабушку. Что в этом такого невероятного?

– Спасибо! – Никита сунул конверт во внутренний карман. – Спасибо, что сохранили. Это очень важно для меня.

– Она так и сказала. Сказала, что вы придете, когда вам станет не все равно.

– Не все равно что?

– Я не знаю. – Мужчина пожал плечами. – Главное, бабуля снова оказалась права. И еще… – Он посмотрел на Никиту с легкой усмешкой. – Она просила передать, чтобы вы себя не винили. Сказала, что молодости многое прощается. Главное, чтобы вы не повторяли своих ошибок в будущем. Надеюсь, вы понимаете, о каких ошибках речь, потому что лично я ничего не понимаю.

Снаружи буйствовал май. Много красок, много солнца, много звуков. И сирень скоро зацветет. Та самая, аромат которой так нравился Никите много лет назад. Он рухнул на скамейку под сиреневым кустом, вскрыл конверт.