Врастая кровью

— Да ничего. Говорил, что последняя погибла, когда в двадцатые здесь, в устье Кожуха бойцы уездной ВЧК настигли остатки уходящей за кордон банды штабс-капитана Мельникова. Был бой, ну и… Олман-Ма Тай убили. Случайно или намеренно — неизвестно. Кажется, с тех пор тот утёс — Степан мотнул головой в сторону реки, — и называют «Ведьмин палец», а почему? — кто знает… Ещё говорят, что Дух Олмон-ма Тай всегда витает поблизости: не то охраняет людей от их желаний, не то ждёт инкарнации… В космогонии тельмучин таких полубожеств десятки, как и легенд об одержимости неприкаянными душами, Сунесу, или куда более сильными духами — Бурханами, стражами священных мест, хозяевами лесов, гор, озёр или рек. С этой точки зрения — Олман-ма-Тай никогда не была человеком, точнее, тело женщины только носило дух особого Бурхана, охраняющего портал между Нижним миром и Верхним…

В палатке повисла вязкая тишина, готовая расступиться, пропуская в круг света ражих мужиков, заросших дурноволосьем, насквозь пропахших кровью, железом и порохом; с лицами, одинаково распухшими от укусов мошки и искажёнными ненавистью и страхом. Ужас сидит у них на плечах уродливой обезьяной. В глазах муть неприкаянных душ — убийц, насильников, осквернителей…

А над ними плывёт в небе густая крона Илгун-Ты, и изба, застрявшая в корнях между добром и злом, все так же пустоглазо и хмуро глядит на то, что было, есть, и всегда будет…

Последняя мысль показалась Оксане чужой, не её, словно кто-то безнадёжно уставший и старый забрался в голову. Кто-то похожий на старика с лицом как печёное яблоко и зловонной трубочкой в безгубом рте.

Она снова едва не вскрикнула, когда тишина не расступилась, а с треском лопнула, а Вика нечаянно пнула её под столом. Сергачёв открыл очередную банку, приложился длинно.

— Дорогой доктор, — сказал он, утерев подбородок и тяжело глядя на Степана. Углы рта дергались. — А вы часом шаманский бубен на приём не носите, а? Перед диагнозом не камлаете?

Глаза у Виктора наливались злобой, плохо прикуренная сигарета рассыпала искры.

— Мировое древо, кровавая чека, боги… Ты, где бога видел кроме как в операционной со скальпелем?! А? Видел?!

— Витя!

— Что, Витя?! — отмахнулся он, — Ну, привёз девчонок на пленер к чёрту на рога, так ещё и постращать надо всякой хренью! М-м-мать её, которая знает…

Он вытянул руку и неловко сложил пальцы в «фак» прямо перед лицом Степана.

— Вот тебе Ведьмин палец! Как?! Ничего?..

«Да он же просто пьян мертвецки», — дошло до Оксаны, — «В хлам!»

— Мальчики, — проблеяла Вика.

— Давайте спать, — сказал Степан. — Засиделись мы…

Он поднялся, отворачиваясь от Сергачёва как от пустого места. Виктор уронил руку и сгорбился на стуле. Бледные скулы пошли пятнами…

— Главное — без последствий, — произнёс он невнятно, не то извиняясь за пьяную выходку, не то пытаясь объясниться.

* * *

Темнота жалась к углам, подсвеченная зеленоватым светом ночника за тряпичной стенкой, и, казалось, сжималась в вязкий кисель, плотный настолько, что заблудившийся комар никак не мог добраться до человеческих тел, и отдалённый писк его напоминал злобный плач.

Вика плавала в полудрёме — зыбкой, тревожной, — и её непрочная ткань легко рвалась, то плеском волны, то слабым шелестом, то мягким ударом ветра в тугую ткань тента, то нечаянным сонным всхлипом Оксаны. Мысли давно перетекли в путаные образы, бестолково сменяющие друг друга. Злое лицо Виктора с белыми — в нитку, — губами, незнакомое ей раньше, как обратная сторона луны, изрытая безобразными кратерами, впадины заполняли густые зловещие тени. Вика была космонавтом — одиноким, затерянным, в раздувшемся скафандре, — распятым в безвольном полёте над безжизненной поверхностью так похожей на изрытое оспинами лицо мертвеца. Она задыхалась, с каждым ударом сердца паника нарастала, и ожидание, что мертвец вот-вот откроет мутно-синие глаза и упрётся в её жалкую фигурку пьяным взглядом Сергачёва, обдавало всё тело непереносимым ужасом. Вику бил такой озноб, что выворачивало суставы, а потом она, судорожно комкая ткань спальника, обрушивалась с зеленоватый сумрак палатки, в явь, с испариной на лбу и бешено колотящимся сердцем. Ныла поясница, словно она действительно упала навзничь с большой высоты.

Тихо посапывала Оксана. Снаружи что-то скрипнуло, совсем рядом. Вика затаилась, вслушиваясь до одури в безостановочный гул крови в висках, и вздрогнула, когда звук повторился. Она едва успела испугаться, тут же сообразив: Степан ворочается в машине. Да, он устроился на ночлег в «Ниве», разложив сиденья. После нелепой и злой вспышки Виктора, о совместной ночёвке бок о бок не было и речи. Вика передёрнула плечами. Если бы Сергачёв на неё глянул с такой тяжёлой пьяной ненавистью — она, пожалуй, описалась бы от страха. Смутные планы в отношении Виктора казались полной нелепицей, если не дурью. Что она, собственно, хочет? Подержать красавца на коротком поводке какое-то время? Как бы он ей не показал такой же «ведьмин палец», ещё до того, как станет ясно, что никакого ребёнка уже нет…