Врата Афин

Ксеркс резко вдохнул, наполняя легкие холодным воздухом. Если великий царь пришел посмотреть на творение сына, Ксеркс унесет его дух, как благородное дыхание, прямо в города Греции. Идея показалась ему прекрасной, и он чувствовал, как постепенно укрепляется в ней. Жрецам, конечно, этого не понять. Другие мечтали лишь для того, чтобы увидеть, как их мечты рассыпаются в пыль. Ксеркс был не из таких. Его надежды обратились в мосты. Его мечты воплотились в месть – стрелу, выпущенную из отцовского лука и все еще звеневшую в полете. Теперь она ударит в самое сердце Афин.

Когда жрецы закончили и, дрожа, упали на доски, Ксеркс удостоил обоих великой чести, позволив прикоснуться к его рукам. Младший задержался мгновением дольше, чем полагалось, шепча молитвы и благословения, прижимаясь мокрыми губами к костяшкам пальцев повелителя.

Ксеркс потянулся к ножу на поясе, но у жреца все же хватило благоразумия отпустить руку и упасть ничком. Долгое мгновение царь смотрел на него сверху вниз, раздумывая, не следует ли ему благословить мост кровью. Ксеркс чувствовал, как на его руке высыхает слюна, и это было бы достойной жертвой. Бог стоял рядом с ним.

Аместрида родила Ксерксу сына и наследника, которого, конечно же, назвали Дарием в честь деда. Эта последняя часть плана позволила молодому царю наконец отправиться в поход, обеспечив себе преемственность.

Он обладал здоровьем и силой, и, возможно, шептал голос его сокровенных мыслей, возможно, правление отца было всего лишь подготовкой к этому.

Ксеркс наказал море плетьми и сковал цепью. Да, верно, рыбаки и торговцы жаловались. На его плавучем мосту не было возможности оставить проход, так что те, кто находился на западе, не могли пройти в восточную часть Геллеспонта. Самые богатые торговцы въехали группой в новый город и, исполненные напыщенного негодования, предъявили требования власти. Ксеркс посмотрел туда, где они качались на ветру. С того места, где он стоял, они выглядели как маленькие коричневые птички, висящие на веревочках. Имперский правитель Византия решил напомнить всем остальным, что они служат и живут только по милости великого царя. После этого жалоб больше не поступало.

Сейчас его наполняли спокойствие и целеустремленность – наверняка это был дух отца. Оставив жрецов распростершимися и бормочущими что-то, словно в трансе, он снова сел в седло. Словно в ответ на это мост качнулся и поднялся на особенно высокой волне. И что? Ничего – легкое неудобство, не более. Инженеры сказали, что от одной стороны до другой три тысячи шагов. Это чудо из чудес позволило его армии перейти с берега на берег.

Он хотел бы полюбоваться этим зрелищем с высоты птичьего полета или с высокой скалы. Почти то же самое, что наблюдать, как пересыпается песок или переливается из чаши в чашу вино. Сотни тысяч людей, повозок и лошадей переправились через пролив. Теперь они ждали на другом континенте.

Ксеркс медленно поехал дальше, взяв мерина на короткую узду, когда тот начал взбрыкивать и фыркать, чувствуя себя неуютно на этой странной дороге, которая поднималась и опускалась вместе с морем. В ответ Ксеркс сжал колени и прошел последнюю часть рысью, замедлив только для того, чтобы позволить скакуну осторожно сойти на твердую почву. На мгновение земля тоже, казалось, поднялась и опустилась, затем успокоилась.

Впереди имперские полки стояли в идеальном строю, под развевающимися на ветру флагами. Они ждали здесь с тех пор, как солнце появилось на горизонте и великий царь начал переход. Прямо на его глазах один из воинов упал в обморок от жары и тишины и остался лежать под взглядом Ксеркса.

Мардоний и более девяноста старших командиров выстроились у ведущих на мост сходней. Для управления таким войском требовались писцы и письменные приказы, почти вторая армия только для управления первой. Простая задача накормить стольких людей или заменить изношенное снаряжение и оружие требовала, чтобы за ними следовал другой город с собственными поварами, ремесленниками и рабами.

Каждый из этих командиров был обучен его отцом и доказал как свою компетентность, так и способность выживать. Многие из них также были сыновьями самых доверенных друзей его отца. В присутствии Ксеркса они спешились и стояли, склонив головы, с поводьями в руках. Они не могли пасть ниц, не отпустив лошадей. Ксеркс отметил этот факт с волнительной дрожью предвкушения. Начиналась жизнь на марше, другая жизнь, где все грубо и просто, и это возбуждало.

Царь направил скакуна рысью. Мардоний все же шагнул вперед и опустился на колени в пыль. Ксеркс наградил его улыбкой, жестом велев встать. Полководец, конечно, не заговорил первым, и между ними воцарилось молчание. Ксеркс развернул коня на месте, когда с моря подул легкий ветерок.