Врата Анубиса

Строй мамелюков смешался, как ряды китайских фонариков под ударом пожарного брандспойта. Большинство беев упало со своих лошадей мертвыми уже после первого залпа, но даже те, кто успел выхватить оружие, не имели возможности ответить, ибо за исключением албанцев в нижнем конце улицы неприятель оставался невидимым. Несколько мамелюков – Дойль как во сне увидел среди них Хасана – попытались атаковать их, однако получили по дюжине пуль каждый, не успев пройти и пяти шагов. Несмотря на то что халат его несколько раз рвануло, Дойль еще четыре или пять секунд оставался цел и невредим, и судя по тому, как Мельбус прыгнула вперед через груду мертвых тел, она – тоже. Отчаянный вопль Дойля: «Ну же, лошадка, через стену, прыгай!» – затерялся в грохоте залпов, но лошадь уже рванулась вперед, спотыкаясь о трупы. Отрикошетившая пуля – а может, это был осколок стены – больно ударила Дойля над ухом, он пошатнулся в седле, и тут же три пули попали в него почти одновременно: одна оцарапала ему правую руку выше локтя, другая оставила рваную рану на левом бедре, а третья чиркнула по животу. Возможно, эта третья пуля и помогла ему удержаться в седле, ибо он, согнувшись, рухнул на шею лошади, обхватив ее руками, – как раз когда Мельбус взобралась на самую высокую груду тел и с ее вершины прыгнула через стену, верхний край которой все еще оставался для них на недосягаемой высоте как минимум восьми футов. Мощный импульс скачка лошади подкинул Дойля, и сквозь пелену слез, боли и клубы порохового дыма он увидел, как приближается верх стены… они зависли в верхней точке, и он смог заглянуть за стену… Еще мгновение – и гравитация неумолимо должна была бы обрушить их вниз, в пекло перекрестного огня, но лошадь по-кошачьи зацепилась передними копытами за кромку стены, отчаянным усилием подтянулась, зацепилась задними копытами и, перевалившись через стену, рухнула вместе с седоком вниз, но уже с наружной стороны.

Лошадь падала головой вперед, и Дойль непроизвольно откинулся назад, увидев в пятидесяти футах под собой наполненный водой ров, а потом он летел уже сам по себе, в ужасе глядя на стремительно надвигающуюся воду.

Падение показалось ему мучительно долгим; он дважды выпускал воздух из легких и делал новый вдох, и все же удар о воду, когда он наконец произошел, вышиб из него дух, и почти сразу же он больно ударился руками и ногами о каменное дно рва. У него хватило сил подобрать под себя ноги и оттолкнуться, рванувшись вверх сквозь двадцатипятифутовую толщу неожиданно вязкой воды.

Он выскочил на поверхность, как пузырь со дна кипящего чайника, и, из последних сил молотя руками, поплыл к высокому парапету; человек, мочившийся в ров, изумленно выпучил на него глаза, торопливо оправил одежду и исчез.

– Тупица грязный! – буркнул Дойль ему вслед. Стоило беглому сапожнику выползти из рва, ставшего еще грязнее обычного, как он тут же сорвал одежды и оружие Амина и зашвырнул подальше – уличные попрошайки найдут им лучшее применение. Он оставил только меч, который завернул в тюрбан и зажал под мышкой. Он нашел на дороге полоску прокаленной солнцем пыли и катался в пыли нагишом до тех пор, пока не просох. Замотанный меч, решил он, сойдет за посох, оставшийся в наследство от предшественника.

– Мельбус! – вскричали двое лавочников, созерцавших всю сцену, и кровь застыла у Дойля в жилах, ибо он решил было, что им откуда-то известна кличка лошади; только спустя пару секунд он сообразил, что это слово означает «божественное безумие» – помутнение рассудка волею Аллаха. Тут, кстати, и сама лошадь выкарабкалась изо рва, приковав к себе жадные взоры нескольких рахарин – египетских цыган.

– Да забирайте ее! – прохрипел Дойль. – Аво, чал! Несмотря на жару, он продолжал дрожать, пробегая полосы света и тени от одежд, развешанных для просушки над узкой улочкой. Только усевшись в глубокой дверной нише и уронив голову на руки, он понял, что плачет с той самой минуты, когда выбрался из воды. Он поднял голову и попытался взять себя в руки.

В глазах до сих пор стояли, накладываясь на уличный пейзаж и друг на друга, картины тех нескольких жутких секунд на улице у Баб-эль-Азаб; теперь эти картины стали проявляться все отчетливее и отчетливее, и он как наяву видел – до сих пор мозг его лишь хранил это, не осознавая, – брызги крови и пыли и клочки одежды, разлетающиеся во все стороны от коня и всадника, дергающихся людей – шквал перекрестного огня не давал им упасть… мимолетно промелькнувшее лицо, прильнувшее к ружейному прикладу, целясь с верха стены, – лицо, деловито-сосредоточенное, поглощенное сложной работой… какой-то бей с простреленной головой, слепо тычущий мечом в каменную стену в короткие мгновения между смертью коня и своей смертью…

Дойль застонал и ткнулся лбом в грубую каменную кладку, чем вызвал еще одно восклицание «Мельбус!» – на этот раз со стороны мальчишки, тащившего по улице бурдюк с водой.