Врата Лилит (Проклятие Художника)

После подбора и примерки костюма, Тимофей настоял на том, что необходимо принять ванну. В воду он с хитрой рожей подсыпал какого-то ароматного розового порошка, отчего она окрасилась в тот же цвет и заблагоухала розами. Ганин разделся и лег в ванную, а оба слуги тут же накинулись на него и стали тереть изо всех сил мягкими мочалками и обливать каждый сантиметр кожи чудесной водой, не стесняясь даже погружать его с макушкой прямо под воду. При этом оба на распев — с подачи клювоносого — напевали странные на слух стишата:

  Вор-р-р-р-р-р-она мыла во-р-р-р-р-р-р-р-оненка
  А вор-р-р-р-р-оненок плакал гр-р-р-р-р-омко
  Во-р-р-р-р-р-она мыла его мыла
  А вымыться сама з-з-з-з-з-абыла
  Был-л-л-л-л-а вор-р-р-р-р-рона чернее ночи
  И была она сердита оч-ч-ч-ч-ч-ень
  Что вор-р-р-р-р-роненок стал белей
  Чем её девять дочерр-р-р-р-р-рей!

— Ах-ха-ха! — засмеялись оба, когда Ганин вылез, наконец, из розовой воды — и тут же осеклись — у входа в ванную стояла Снежана. Она была уже облачена в роскошное длинное небесно-голубое платье с большим вырезом, открывавшим наблюдателю грудь и плечи, с корсетом, затянутым по-старинному шнурками, а её волосы были заплетены в длинную косу, покрытую сеточкой из золотых шелковых нитей.

Оба слуги так и присели от страха, но она даже не обратила на них внимания, будучи всецело поглощена открывшимся её взору зрелищем.

— Божественно! Прелестно! Восхитительно! Думаю, одежда тебе была бы даже лишней, но это решаем, к сожалению, не мы… Прием костюмированный и никуда мы от этого не денемся.

Снежана отвернулась и вышла из ванной, оставив смущенного Ганина в покое. Слуги уже подлетели с полотенцами, а потом повели его обратно в гардеробную и только там Ганин, взглянув в огромное ростовое зеркало, понял, почему она так себя повела — такое он видел разве что в Пушкинском музее, куда они ездили из института с экскурсией смотреть шедевры античного искусства. Перед ним стоял никто иной как сам Аполлон Бельведерский собственной персоной — высокий, стройный, атлетически сложенный, волосы — светлее солнечного света, а глаза — синее неба…

— Но ведь это не я! — вскричал Ганин. — Я не хочу быть в таком виде! Верните мне мою внешность обратно! — и топнул ногой.

— Ну что вы, ну что вы, милорд, как же можно вам в другом виде явится к её отцу?! Иначе нельзя, мрррр, а то — в морду, в морду дадут, как пить дать — и нам тоже, заодно!

— Вор-р-р-р-р-оненку на Олимпе не место, милорд, — подхватил клювоносый. — Там только соколы да орлы, кар-р-р-р-р, орлы да соколы!

Ганин замолчал и позволил себя одеть. Он уже понял, с кем он имеет дело, и в его голове созревал рискованный, но вполне исполнимый план. «Ну что ж, Снежаночка ты моя ненаглядная, мы ещё с тобой пободаемся, дорогуша, пободаемся, — подумал про себя Ганин. — Все-то ты придумала хорошо, вот только одно упустила, одно пропустила… Говоришь, судьба ты моя, а все ж таки есть ещё одна лазейка, и уж ею я непременно воспользуюсь, непременно!».

— Карета подана, милорд! — раздался громоподобный бас, напоминающий скорее рык какого-то хищного зверя, чем голос человека, и в проеме двери показался двухметровый здоровяк с развитой челюстью, пудовыми кулаками, покатым приплюснутым лбом и носом, также одетый в бархатный старинный костюм. — Её высочество ожидает вас! — и он отвесил немного неуклюжий поклон.

Ганин выдохнул и поплелся вслед за великаном.

У ворот поместья уже стояла позолоченная карета, запряженная шестеркой вороных. Здоровяк с удивительной для его телосложения грациозностью запрыгнул на козлы, а Тимофей и клювоносый — на задники кареты —, предварительно открыв дверцу Ганину. Внутри кареты уже сидела Снежана, источая на всё и вся сильный розовый аромат, усилено работая веером из белоснежных перьев.

— Трогай! — наконец, резко крикнула она, и здоровяк щелкнул вожжами. Кони поскакали.

— Не понимаю, Снежаночка, а почему мы едем на прием утром? — сказал Ганин. — Мы ведь с тобой ещё даже не обедали. Обычно ведь приемы бывают вечером…

Снежана смерила его по-королевски величественный взглядом, о чем-то подумала, а потом сказала:

— Мой отец настолько могущественен, что он может в любой момент сделать ночь — днем, а день — ночью. Да и вообще — какое это имеет значение? Ты задаешь слишком много вопросов, дорогой, и мне это не нравится. Бери пример с Тимофея — он делает то, что ему говорят и не задает вопрос «почему». Запомни, если Я что-то говорю, значит, это имеет смысл и твое «почему» здесь совершенно неуместно.

— Но ведь он — слуга, а я… Кстати, а кто я — для тебя? — вдруг спросил Ганин, не отводя взгляда от её лица.

Снежана прищурила глаз.