Врата небесные

Хотя я и обессилел, меня переполняла гордость. Той ночью, участвуя в превращении, я выполнил свой долг. Если в вечерних сумерках я прижимал к себе дитя, то на заре меня обнимала женщина. Отныне Нура-два знала власть своих губ, своих грудей и бедер, знала, какое блаженство доставляет мужчине ее лоно и какого может достичь она сама.

Мы непрестанно бросались в объятия друг друга. С каждым разом она становилась все непринужденнее и строптивее – напряжение между двумя этими противоположными манерами поведения и порождает наслаждение. Непринужденность позволяла ей вести себя непристойно, а строптивость приказывала регулировать содрогание, удар, уровень, изменения ритма, трепет отвердевших сосков, сокращения своего лона, сжатия влагалища и оргазм.

Она быстро все усвоила. К утру это уже она, виртуоз наслаждений, вела в игре, дерзко забавлялась, распаляя меня, привлекая, стимулируя, вылизывая и заглатывая. К утру я стал игрушкой ее желания.

Во время этой инициации Нура ни на минуту не покидала нас, постоянно находилась рядом. Я обучал Нуру-два только тому, что узнал от Нуры: женскому возбуждению, женскому темпу, женскому наслаждению и женской власти. Мои устремления были направлены не на то, чтобы она утратила девственность, а на то, чтобы она стала любовницей, уверенной в себе женщиной, которая на равных, то есть свысока, сможет общаться с представителями мужского пола. Я завершил становление Нуры-два.

Припав брюхом к земле, пес бросился к лакомящемуся клевером зайцу. Увлеченный едой заяц его не заметил, а потом, встревоженный прерывистым дыханием собаки, улепетнул в густую траву. Роко, все увеличивая скорость, бежал проворнее, чем его передвигавшаяся прыжками добыча. Когда собачья пасть уже приготовилась схватить зайца, тот резко свернул в сторону. Сбитый с толку Роко, не сбавляя скорости, описал большой полукруг и снова нагнал свою жертву. Заяц рванул наискосок. Роко опять вошел в бесконечный вираж. Преследование продолжалось таким образом: угол одерживал верх над кривой, расстояние между преследуемым и преследователем увеличивалось, ибо первый заведомо выигрывал при каждом изменении оси, второй напрягал мышцы, идя кружным путем. Я прыснул со смеху. С помощью разнообразных уловок природа позаботилась о том, чтобы зайцы иногда спасались от собак.

– Роко, к ноге!

Он подбежал ко мне, дрожа от возбуждения и высунув язык. Пусть Роко и не поймал ушастого, зато отменно развлекся.

В этот миг я хотел бы объявить своему товарищу решение, которое в тот день ободряло меня. Я изберу новую тактику: Нимрод, великий ловец, рассылает во все стороны своих подручных, чтобы те отыскали ему самую прекрасную женщину на земле? Отлично! Я воспользуюсь его работой. Он или уже взял Нуру в плен, или вот-вот это сделает.

Значит, вперед, на Бавель![19]

4

Поначалу я решил, что это мираж.

В ленивом туманном свете зари Духи реки и водотоков при помощи дымки создавали внутри капель фантастическую, безумную, странную картинку: над крышами проходили лестницы, по укреплениям пробегали гигантские звери, сквозь окна прорастали пальмы, каменные конусы пронзали облака. Вдали передо мной парило некое скопление чудовищ и зыбких сооружений, точно трепещущее на ветру знамя. Несомненно, оно сейчас развеется.

Взошло солнце, и видения исчезли.

Моему взору явился город, чистый, крепкий, цветистый и величественный. Обретая реальность, он одновременно становился нереальным. Ничего подобного не существовало!

Бавель…

Мои ноги шли вперед, а моему разуму не удавалось постичь это явление. Поселение затаилось в излучине реки, один Бавель возвышался посреди равнины. Поселение пряталось, Бавель выставлял себя напоказ. Поселение появлялось на уровне глаз, Бавель вынуждал поднять голову. Поселение приглашало, Бавель отталкивал.

Никому не дано испытать такого волнения, какое охватило меня при виде Бавеля. Архитектуру я знал лишь горизонтальную: строение лепилось к земле, не захватывая небо. Будучи вертикалью, Бавель заполонял весь окоем. Белые необъятные крепостные стены, по углам охранявшиеся гигантскими львами, возносили свои отвесные бока, прорезанные огромными металлическими воротами со скульптурами быков наверху; к ним прибавлялись ступени, пандусы, мостики, пролеты, террасы, карнизы, ограды, подъемные блоки, колонны, столбы, орифламмы – и так до апофеоза, квадратной башни, превосходящей все остальные и самое себя, нагромождая этаж за этажом, выше, еще выше, очень высоко, превыше всего. Взметнувшийся ввысь Бавель делал нас, паломников, что следовали равнодушному уклону потока, ничтожными. Он, точно доказательство неопровержимой власти, мгновенно подавлял нас. Еще не вызвав восхищения, уже добивался покорности.

По мере моего приближения нарастал грохот, сгущалась пыль, громче слышался стук сталкивающихся тачек, скрип осей, собачий лай и рев упрямых ослов; этот хаос перекрывали крики зевак, визг мальчишек, имена, которые выкрикивались с порога соседнего дома, болтовня торговцев за пузатыми прилавками, вопли, доносящиеся из кабаков, и гимны, источаемые святыми местами.