Врата небесные

Я обрил голову Маэля в височной области и надрезал кожу. После чего сделал овальную насечку и постепенно отделил волосистую часть.

Оголилась черепная кость.

При помощи кремниевого ножа я принялся резать по вертикали, после чего продолжил по горизонтали заостренным бронзовым шилом, которое прочерчивало бороздки; затем подхватил скребок из абразивного камня, чтобы соскоблить то, что осталось на кости. Детские черепа гораздо нежнее и тоньше, чем у взрослых, поэтому я постоянно опасался чрезмерных движений. Наконец я почувствовал, что прочерченный мною на кости овал подался, и пинцетом извлек его.

Отец потерял сознание. К превеликому счастью, голова Маэля оставалась неподвижной, потому что я зажал ее между тряпичными прокладками. Я велел старшому вывести Саула из шатра и, когда тот очнется, допьяна напоить пивом.

Осмотрев отверстие, я прошептал:

– Демон выходит.

Волшебник Гавейн вздрогнул, затаил дыхание, зажал ноздри, зажмурился и плотно сжал губы, чтобы Дух змеи не вселился в него… Я последовал его примеру. Старшой тоже.

Освобожденный от сдавления[26] ребенок расслабился.

– Все хорошо, Маэль! – шепнул я, хотя ребенок меня не слышал.

Я очистил рану настоем шалфея и, присыпав ее солью, соорудил повязку с медом.

Казалось, мальчонка, уже не такой багровый, спокойно спит.

– Ну вот! – произнес я, разгибаясь.

Помогавшие мне Волшебник и старшой озадаченно обратили на меня усталые глаза и промямлили:

– Что… что… что…

– Я закончил!

Я удовлетворенно хлопнул в ладоши, и оба моих ассистента в свою очередь тоже лишились чувств.

Через несколько дней ребенок выздоровел. С согласия старшого я остался с лесорубами, чтобы заниматься мальчиком: обрабатывать рану, заваривать ему болеутоляющие травы, заставлять его есть и умерять его страдания.

Когда Маэль снова пошел, таща за собой игрушку, крошечную деревянную тележку, я испытал гордость и безгранично насладился счастьем, которое светилось в глазах его отца. В глубине души мой внутренний голос благодарил Тибора за то, что он подсказал мне верное решение.

Саул подобрал кусочек черепной кости, сделал из него подвеску и посоветовал сыну постоянно носить этот амулет, который охранит его от Демонов. Поведение отца возбуждало любопытство Волшебника; наблюдая за ним, он хмурил свои искусно приподнятые брови:

– Вот ведь странно! Взрослый на службе у малыша. Мужчина так страстно не любит женщину, как этот отец – своего сына. Тебя это не поражает, Нарам-Син?

– Меня это не касается.

– И все же Саул все путает. Ребенок принадлежит отцу, а не наоборот.

– Откуда ты знаешь?

– От Богов, разумеется.

Успех проведенной мною операции изменил отношение Волшебника ко мне, он вознаградил меня вкрадчивым почтением.

– Царица Кубаба нуждается в таком целителе, как ты.

– Я направляюсь в Бавель, а не в Киш.

– Да, но после Бавеля…

– А вот после Бавеля – возможно. Я приду к царице.

– И все же почему Бавель?

Отныне нас было десятеро: трое мужчин, подросток, ребенок, собака и четыре осла.

Хотя Маэль выздоравливал, он еще не окончательно восстановился. У него пропали вкусовые ощущения и обоняние, он чувствовал аромат цветов не больше, чем вонь тухлятины, а во время еды не замечал разницы между грибами, гранатом и жареной бараньей ногой. Все казалось ему одинаково пресным. У меня было сильное подозрение, что это последствия трепанации, о побочных эффектах которой некогда упоминал Тибор. Я был недоволен своей работой, но не мог больше задерживаться в Тафсаре, как и Гавейн, и предложил отцу сопровождать нас. Преданный своему сыну Саул не колебался: он без сожаления покинул общину лесорубов и поступил ко мне в услужение. «Ведь теперь всякий раз, когда я буду валить дерево, мне будет казаться, что я убиваю своего сына…» Так что я выменял бронзовое орудие на осла, который нес Маэля и нашу поклажу. Кортеж возглавляли Волшебник со своим немым слугой и три их осла.

Как-то солнечным утром Гавейн попросил меня следовать за ним.

– Пойдем-ка, Нарам-Син, я открою тебе один секрет.

Жара завладела всем: воздухом, травами, камнями, животными и людьми. Она замедляла наши движения, парализуя нас до полного оцепенения и подчиняя себе даже запахи и звуки. От берега ручья больше не поднимались испарения свежего ила. Под воздействием жары умолкли птицы и насекомые, затих плеск воды. Ветер сник и превратился в дыхание равнины.

Мы присели на берегу.

Гавейн достал из своей котомки какой-то сверток. Сорвав с него тряпки, он показал мне комок глины, смочил пальцы и принялся месить и разминать ее.

– И это твой секрет? – насмешливо воскликнул я. – Что же тут особенного? Ты частенько вертишь в руках землю.

– Ну будь дураком, Нарам-Син!

Он разделил комок на маленькие кусочки и придал им форму ровных прямоугольников.

– Ну что же, – вздохнул он, – перейдем к главному.

Волшебник взмахнул тростниковой палочкой и развернулся ко мне:

– Составь перечень.

– Мне уже известно, что ты наделен необычайной памятью!

– Я подарю тебе такую же.

Я нахмурился. Гавейн удовлетворенно фыркнул. Он был в восторге от моего замешательства.

– Итак, твой перечень?