Врата Обелиска

Ты проходишь за полог и останавливаешься. Тонки дома нет. Может, она у Хьярки или в зеленом зале. Перед тобой на полу еще две конечности, окровавленные обрубки с торчащими из них алмазными костями. Нет, они не на полу, они в полу, частично погружены в него, одна до бедра, вторая только по щиколотку. Они застряли, словно выбирались наружу. Видны два кровавых следа, достаточно широкие, чтобы испугаться, над знакомыми лохмотьями, которые ты выменяла за один из старых кремниевых ножей Джиджи. Они тянутся в твою комнату, и ты идешь по ним. И ты роняешь кисть. По счастью, она не падает тебе на ногу.

То, что осталось от Хоа, ползет к циновке, которая служит тебе постелью. Другой руки у него тоже нет, ты не знаешь, где она. Его локонов тоже нет. Он замирает, когда ты входишь, услышав тебя или почуяв сэсуной, и лежит неподвижно, когда ты обходишь его и видишь, что его нижняя челюсть вырвана. У него нет глаз, и… укус, прямо над виском. Вот почему у него нет волос. Что-то вгрызлось в его череп как в яблоко и отгрызло кусок плоти и алмазной кости под ней. Ты не видишь, что вместо крови у него в голове. Это хорошо.

Это напугало бы тебя, если бы ты не поняла сразу. Рядом с твоей постелью лежит узелок, который он нес от самого Тиримо. Ты поспешно развязываешь его, приносишь к его останкам и садишься на корточки.

– Перевернуться можешь?

Вместо ответа он это делает. Какое-то мгновение тебя останавливает отсутствие у него нижней челюсти, а затем ты думаешь – да пошло все – и запихиваешь один из камней в узелке прямо в рваную дыру глотки Хоа. Его плоть, когда ты пропихиваешь камень туда пальцем, кажется теплой и человеческой, затем глотательный рефлекс срабатывает и его мускулы захватывают камень. (У тебя рвота подступает к горлу. Ты загоняешь ее обратно.)

Ты начинаешь скармливать ему другой камень, но через несколько вздохов его с ног до головы начинает бить дрожь. Ты не понимаешь, что ты все еще сэссишь магию, пока внезапно тело Хоа не наполняется серебряными нитями, которые вытягиваются и извиваются, как жгучие щупальца океанских тварей из сказок лористов. Их сотни. Ты в тревоге отступаешь, но Хоа издает хриплый звук с придыханием, и ты думаешь, что, возможно, это означает – еще.

Ты заталкиваешь ему в глотку еще один камень, затем еще один. Их, на минуточку, и так немного осталось. Когда остается только три, ты медлишь.

– Ты хочешь их все?

Хоа тоже медлит. Ты читаешь язык его тела. Ты не понимаешь, зачем ему нужны все они; кроме магического связующего – он сделан из него, до последнего дюйма, ты никогда ничего подобного не видела – ничто в его искалеченном теле не меняется. Можно ли пережить такие повреждения? Он не настолько человек, чтобы ты могла хотя бы предположить. Но в конце концов он снова хрипит. Звук более глубокий, чем первый. Может, он сдался или ты в своем воображении накладываешь человечность на звериные звуки его звериной плоти. Потому ты заталкиваешь в него три последних камня.

Какое-то мгновение ничего не происходит. Затем.

Серебристые усики вздымаются и расползаются по нему так быстро, с таким неистовством, что ты пятишься. Ты знаешь кое-что о том, что может сделать магия, а здесь что-то дикое и неконтролируемое. Оно заполняет комнату, и… и ты смаргиваешь. Ты это видишь, не просто сэссишь. Теперь весь Хоа мерцает серебристо-белым цветом, который быстро становится слишком ярким, чтобы смотреть напрямую; такое даже глухач способен увидеть. Ты отступаешь в гостиную, глядя сквозь дверь спальной, поскольку это кажется безопаснее. Как только ты переступаешь порог комнаты, вещество всего жилища – стены, пол, весь кристалл – на миг содрогается, становится прозрачным, как обелиск в нереальном состоянии. Мебель в комнате и твои пожитки плавают среди мерцающей белизны. Позади тебя слышится мягкий удар, отчего ты подпрыгиваешь и резко оборачиваешься, но это ноги Хоа вырвались из пола и скользят по кровавому следу в твою комнату. Брошенная тобой рука тоже двигается, уже рывками вверх в сияющей трясине. Взлетает и воссоединяется с телом, как кисть серого камнееда вернулась к его руке.