Врата Обелиска

– Я ничего от нее не скрываю, – говорит Шаффа, и удивление Нэссун тонет в любви и гордости. Он смотрит на Нэссун. – Исторически этот Эпицентр выживал благодаря попустительству соседей, своим стенам и ресурсам соседних общин. И как и от всего, у чего нет целесообразного применения Зимой, логично ожидать от имперских орогенов самоисключения из конкуренции за ресурсы – чтобы нормальные здоровые люди имели больше шансов выжить. – Он делает паузу. – И поскольку орогенам не дозволено существовать без надзора Стражей или Эпицентра… – Он разводит руками.

– Мы Эпицентр, Страж, – говорит третий старший, чье имя Нэссун забыла. Это мужчина из какого-то народа Западного Побережья; он строен, у него прямые волосы и высокие скулы, почти вогнутое лицо. Кожа белая, но глаза темные и холодные. Его орогения ощущается легкой и многослойной, словно слюда. – И мы самодостаточны. Мы вовсе не тратим ресурсы, мы предоставляем необходимые услуги соседним общинам. Мы даже – по собственной инициативе и бескорыстно – сглаживали афтершоки Разлома, когда они заходили так далеко на юг. Именно благодаря нам так мало антарктических общин серьезно пострадали с начала этой Зимы.

– Замечательно, – говорит Умбра. – И очень разумно показать себя неоценимыми. Однако ваши Стражи этого не допустили бы. Мне кажется.

Все трое старших на миг замирают.

– Это Антарктика, Страж, – говорит Серпентин. Она улыбается, но глаза остаются холодными. – Мы по величине лишь малая часть Юменесского Эпицентра – всего двадцать пять окольцованных орогенов и горстка по большей части подросших галек. Здесь постоянно никогда не было много Стражей. Как правило, они посещали нас при объезде или поставляли новых галек. После Разлома не приезжал никто.

– Здесь никогда постоянно не было много Стражей, – соглашается Шаффа, – но, насколько помню, было трое. Одного я знал. – Он замолкает, и на какой-то неуловимый момент его лицо становится далеким, растерянным и немного смятенным. – Я помню, что знал одного. – Он моргает. Снова улыбается. – Но теперь здесь нет ни единого.

Серпентин напрягается. Они все напряжены, эти старшие, и от этого зуд на задворках разума Нэссун все сильнее.

– Мы пережили несколько налетов банд неприкаянных, прежде чем наконец возвели стену, – говорит Серпентин. – Они погибли, отважно защищая нас.

Это настолько наглая ложь, что у Нэссун челюсть падает.

– Что же, – говорит Шаффа, ставя на стол свою чашку сафе и легко вздыхая. – Полагаю, все произошло так, как можно было предполагать.

И хотя Нэссун уже догадалась, что сейчас будет, хотя она видела и прежде, как Шаффа движется с нечеловеческой скоростью, хотя серебряные нити внутри его и Умбры за миг до того вспыхивают, как спичка, и сияют сквозь них, для нее все равно Шаффа бросается вперед внезапно и пробивает кулаком лицо Серпентин.

Орогения Серпентин погибает, как и она сама. Но остальные двое старших на ногах и в следующее мгновение срываются с места. Лампрофир падает на спину вместе с креслом, чтобы избежать размытого удара Умбры, а шестиколечница выхватывает из рукава духовую трубку. Глаза Шаффы расширяются, его рука все еще в лице Серпентин; он пытается броситься на женщину, но труп висит на его руке. Женщина подносит трубку к губам.

Прежде чем она успевает дунуть, Нэссун вскакивает, погружается в землю и начинает ткать торус, который заморозит женщину в мгновение ока. Женщина удивленно отшатывается и деформирует что-то, что разбивает торус Нэссун прежде, чем она успевает его сформировать, – так мать поступала во время их практики, если Нэссун делала что-то не то. Осознав, Нэссун потрясенно отшатывается и спотыкается.

Ее мать усвоила этот трюк в Эпицентре, так здешние обучают юных орогенов, все, что Нэссун переняла от матери, запятнано этим местом и всегда было таковым.

Но этого мгновения оказывается достаточно. Шаффа наконец вырывает руку из трупа и в мгновение ока оказывается в другом конце комнаты, вырывает у женщины трубку и бьет ее в гортань прежде, чем она успевает опомниться. Она падает на колени, кашляя, инстинктивно тянется к земле, но затем по комнате что-то проходит волной – и Нэссун задыхается, потому что внезапно не может сэссить вообще ничего. Женщина тоже задыхается, затем хрипит, хватаясь за горло. Шаффа хватает ее за голову и быстрым движением ломает ей шею.

Лампрофир пятится, когда Умбра приближается к нему, судорожно хватаясь за одежду там, где в ткань вшит маленький тяжелый предмет.

– Злой Земля, – выдает он, дергая пуговицы мундира, – вы оба осквернены!

Далеко уйти ему не удается, поскольку Умбра размывается, и Нэссун вздрагивает, когда что-то заляпывает ей щеку. Умбра растаптывает голову противника.

– Нэссун, – говорит Шаффа, бросая труп шестиколечницы и глядя на него. – Иди на террасу и жди нас там.