Врата судьбы. Занавес. Забытое убийство. Рассказы

— А эта моя подруга, Дженни, просто обожала. Она говорит, там здорово. Представляете, у каждого была своя собственная ступенька. И вот, она говорит, каждый сидит на своей ступеньке, спит, болтает с другими или закусывает сэндвичами, которые захватил с собой. В общем, весело. И ни минуты покоя — всю ночь что-нибудь происходит. А поезда тогда ходили до самого утра. Дженни говорила мне, что когда война кончилась и пришлось вернуться домой, ей там показалось невыносимо скучно.

— Во всяком случае, — сказала Таппенс, — в четырнадцатом году таких бомбардировок еще не было. Тогда были только цеппелины.

Но Гвенда, как выяснилось, уже утратила к ним всякий интерес.

— Так как же с Мэри Джордан? — напомнила Таппенс. — Вы ведь что-то о ней знаете?

— Не то чтобы знаю — просто слышала кое-что, и то очень уже давно. Мне бабушка рассказывала. Знаю, что у этой Мэри были чудесные золотые волосы. Она ведь была немка — фроляйн, что называется. За детьми присматривала. Сперва работала в семье какого-то морского офицера, вроде бы в Шотландии, а потом приехала сюда и устроилась к Паркинсонам. А в свой единственный выходной ездила в Лондон. Туда все и отвозила.

— Что отвозила? — не поняла Таппенс.

— Откуда ж мне знать? — искренне удивилась Гвенда. — Что крала, то и отвозила.

— Так ее поймали на краже?

— В общем-то, не совсем. Только ее начали подозревать, как она вдруг заболела и умерла.

— Она умерла здесь? А от чего? И в какой больнице?

— Ну, тогда здесь и больницы-то не было. Не то что нынче. Отравилась она. Поговаривали, будто кухарка виновата. Перепутала наперстянку со шпинатом или латуком[34]. Хотя нет, кажется, это была не наперстянка. Может, красный паслен?[35] Хотя про паслен-то ведь каждый знает, да и ядовиты у него только ягоды. Так что, наверное, все-таки наперстянка. Я даже в справочнике смотрела. Как же ее там? Дикогсо… дигит… в общем, что-то такое с пальцами[36]. И действительно ядовитая. А доктор, конечно, приходил и все что мог сделал, да уж больно поздно его вызвали.

— А в доме было много людей, когда это случилось?

— Да уж наверное. Бабушка говорила, у них вечно кто-нибудь гостил. С детьми приезжали, с друзьями… причем большими компаниями. Сама-то я, конечно, не помню. Так мне бабушка рассказывала. Иной раз и мистер Бодликотт чего вспомнит. Это садовник, он тут время от времени работает. Совсем уже старый. Дело, думаю, было так. Кто-то из домашних вызвался помочь кухарке, пошел в огород и нарвал там зелени, хотя и не шибко в ней разбирался. На дознании потом говорили, что действительно легко было ошибиться, потому что шпинат и щавель росли совсем рядом с той самой… ну как ее?.. диги… в общем, наперстянкой. Вот ее и нарвал. Печальная, в общем, история. Бабушка говорила, эта фроляйн была настоящей красавицей — и волосы, и вообще.

— И она каждую неделю ездила на выходной в Лондон?

— Да. Якобы к друзьям. Бабушка говорила, многие ее тогда шпионкой считали.

— А на самом деле?

— Кто ж его знает. Хотя военным она нравилась — и флотским, и офицерам из Шелтонского военного лагеря. У нее там много было знакомых.

— Значит, могла быть и шпионкой?

— Могла. Бабушка говорила, некоторые так даже в этом и не сомневались. Только это ведь даже и не в прошлую войну было!

— Беда с этими войнами, — согласилась Таппенс, — никак все не упомнишь… У меня есть знакомый старичок, так его друг участвовал аж в битве при Ватерлоо.

— Вот и я о чем. Все это было задолго до четырнадцатого года. Тогда все держали иностранных нянек и называли их фроляйнами и мамзелями, не знаю уж почему. Бабушка говорила, та немка хорошо умела обращаться с детьми. Любили они ее.

— А здесь она жила только в «Лаврах»?

— Да, только в то время дом как-то по-другому назывался. В нем тогда Паркинсоны жили. И вот я еще что вспомнила. Она родом была из того же города, что и паштет, который в «Фортнум и Мейсоне»[37] продается. Дорогой такой, знаете, паштет из гусиной печенки. Но немкой она только наполовину была, а наполовину — француженкой.

— Может, Страсбург?[38] — предположила Таппенс.

— Вот-вот. Она и рисовать умела. У нас даже бабушкин портрет есть ее работы, только бабушке не понравилось: больно уж она там старая получилась. И еще она нарисовала одного из паркинсоновских мальчишек. Миссис Гриффин этот портрет видела. Кажется, именно он потом что-то про нее и разнюхал. Если не ошибаюсь, он еще приходился крестником одной из подруг миссис Гриффин.

— Не Александр Паркинсон?

— Он самый. Его еще возле церкви похоронили.

Глава 2 Знакомство с Матильдой, Верным Дружком и Кей-Кей