Врата учености

Я еле заметно кивнул. Когда понадобится, не постесняюсь его отправить глотки резать. Для того и держу рядом. К счастью, до такого пока не доходило.

И опять для общего сведения:

— Не обижать служивых без моего распоряжения. Всем ясно?

Получил нестройный хор подтверждающих голосов.

— Откажутся — и бог с ними. Пусть сидят там.

— Так что случилось? — на правах заведующей домашними делами спросила Стеша. — В немилость попали, Михаил Васильевич?

— Ну то как посмотреть, — обронил глубокомысленно. — Воевать поеду с супостатом басурманским.

Гена встрепенулся.

— И тебя, конечно, возьму.

Только вряд ли мы станем ходить в атаку. Я лично точно не собираюсь в ближайшее время демонстрировать героизм.

— Ужин подан.

У нее всегда к моему приезду приготовлено.

— Я в кабинет, — отмахнулся от Стеши.

— Подать чего-нибудь? — озаботилась она. — Вы же с утра не емши.

Обедал я обычно с Анной Карловной, что достаточно приятно во всех смыслах, от еды до доверия, не каждого допускают столь близко, но сегодня не до того было.

— Ну пришли перекусить, — согласился, получив сигнал от желудка. Пока на нервах не особо ощущаю голод, а теперь он счастливо забурчал при одном упоминании о пище.

Прошел наверх, уселся в кресло. Привычно зажег лампу, порадовавшись освещению. Не хотелось в полутьме сидеть и напрягать зрение. Писать придется много.

Самое умное, безусловно, отправиться спать. Все равно мне прямо запретили общение с Анной Карловной. Но письмо через Стешу к Татьяне и от той к хозяйке передать совсем не сложно. И отказаться от этого нельзя. Я не могу исчезнуть без объяснения. Какой-никакой личный секретарь и, хочется надеяться, наставник. Доверия обманывать нельзя.

Положил бумагу перед собой, макнул перо в чернила и, тщательно подбирая выражения, описал ситуацию. Выпады в чей-то адрес отсутствуют, и так разберется, по ходу выразил радость послужить Отечеству на поле брани.

Мину надо держать соответствующую и не усугублять ситуацию. О чем прямо попросил. Не хватает еще скандала и отправления меня в Березов или еще куда дальше, в тундру. Это не опала. Пока недовольство. А ей, видимо, пришла пора становиться самостоятельной. Запечатывать не стал, просто расписался. Если перехватят, ничего особенного в нем нет. А нет — так и смысл лепить сургучные печати отсутствует.

Подумал вновь. Принялся писать еще одно. Это она получит после смерти, или не доставят вовсе. Если не считать Саши, царевна была наиболее близким мне человеком здесь. В каком-то смысле заменила никогда не существовавших братьев и сестер. Ваньку, с абстрактными, никогда не виданными детьми от здешнего родителя, можно не считать. А с ней я возился, пытался воспитывать, рассказывал сказки и гонял заниматься физическими упражнениями. Такой сомнительный аналог отсутствующего отца. Сам не заметил, как привязался.

Пытался писать честно. Без лицемерия. «Я собирался быть не просто другом, но дать вам максимально возможно для будущего. На пути том невольно стал чувствовать ответственность…» Нет, окончание звучит отвратительно. Лучше переписать. Скомкал и швырнул с раздражением под стол бумагу. Посмотрел туда и мысленно усмехнулся. Обычно более жаден и стараюсь использовать обе стороны под черновые записи.

Если мои бумаги не сгорят во время очередного пожара или войны, их не съедят мыши и они не сгниют от сырости в подвале, историкам будет сложно разобраться в записях. Я пишу, часто сокращая, иногда на разных языках, с орфографией будущего. Уж для себя не стараюсь изображать правописание во всем объеме. Еще и вставляю нечто совершенно не относящееся к делу посреди текста, внезапно вспомнив. Потом, бывает, и сам найти не могу нужное. А уж с датировками вообще беда. Разве на официальных документах ставлю. Сейчас придется соответствовать и быть достаточно внятным.