Врата Валгаллы

— Дело сделано! — ударил рядом громкий голос, столь же болезненный, каким до того был яркий свет. — Он в сознании. Или сознание в нем... это философские тонкости, можете интерпретировать их как хотите.

И постучали по... чему?

Вибрация от шлепка прокатилась волной, дребезжа и затухая, пульсируя, как зубная боль, вот разве что боли, как таковой, не было. Его сильнейшим образом передернуло, отвращение пронзило его до... мозга костей?... никаких костей, к слову, он у себя не чувствовал, но это не означало, что вместе с ощущениями пропало достоинство. В бытность его военным пилотом регулярных осмотров, конечно, избегать не удавалось, бесцеремонней армейских медиков разве что патологоанатомы-криминалисты, но просто так, походя, его, князя Эстергази, никто, кроме боевых друзей, не осмеливался трепать по плечу.

Все это выглядело чертовски странно.

Но голос деда он узнал. И походку. Ее неровный ритм, перебиваемый стуком трости. Необычайно резким стуком: странная акустика в этом месте. Всегда казалось, что в реанимационные капсулы не доносятся вообще никакие звуки. Там даже воздух не наружный, а стерилизованный автономной системой очистки. Этакий «гроб хрустальный» можно запросто выбросить в космос, он продрейфует там много лет, законсервировав внутри доверенное ему тело.

О чем я думаю?

— Как вы узнали, что все завершилось? И какие у вас есть основания утверждать, будто все завершилось успешно?

А мама где?

Согласно собственному представлению о матери — в верности которого, кстати, никогда не доводилось усомниться — Адретт должна быть тут все время, и уж конечно ей нашли бы место, где отдыхать. И едва ли она отдыхала бы там достаточно. Насколько он знал мать, она сидела бы рядом, даже если бы в ее бдениях не было ни малейшего медицинского смысла. Отец-то, понятное дело, занят.

— Пациент вдохнул бы своим легкими, — произнес голос, который очнувшийся возненавидел с первого звука, иррационально — и с силой, каковой за собой не предполагал. Интонация его была хуже любых неуважительных рук. — У человека затрепетали бы ресницы. Но я не работаю с людьми, поэтому мне трудно использовать медицинскую терминологию. С другой стороны, специфическая военная техника тоже не по моей части. Я вижу возмущения электромагнитных полей. Новый источник, перераспределивший силовые линии. Забудьте о ресницах. У нас затрепетали стрелки приборов. Он здесь, остальное — не мое дело.

Он почувствовал прикосновение на... нет, он не мог сказать, на чем, но рука, коснувшаяся его, дрожала, и в этот раз посягательство на его физическое пространство не вызвало в нем возмущения. Влажность кожного покрова, его текстура, температура с точностью до сотых долей градуса, вибрация сосудов, пульс...

Зрение. Мутное пятно, расфокусировка... настраивать и настраивать еще наши новые глазки... но постепенно очертания предметов обретают резкость, детали выплывают из тумана. Вижу! Но как странно, и почему — сверху? И почему такие растерянные лица?

Ощущение было такое, словно ударил по реверсам на полном ходу, повиснув на ремнях, а не то — распластавшись всем телом на лобовом стекле.

Что я такое — в принципе? То, что летает?

Что вы со мной сделали?

* * *

Внутренняя связь позволила услышать, как пилот императорского крейсера «Кедр» запрашивает коридор для входа в точку прыжка. Все вооруженные силы сектора выстроились сейчас по оси движения, полностью заслонив собой дипломатический кортеж.

В четырехместном салоне летели сегодня двое: Харальд Эстергази отстегнул ремни, необходимые, пока «Кедр» набирал скорость, и встал. Кирилл не спешил, отстраненным взглядом изучая точку в пространстве в нескольких сантиметрах от лица.

Крейсерское звание «Кедр» носил не только из уважения к первому лицу Империи. Выглядел он большой прогулочной яхтой с усиленными двигателями, и к боевым кораблям его не отнесла бы ни одна классификация в галактике. И очень зря. Огневая мощь, усиленная броня и скорость ухода в прыжок озадачили бы, пожалуй, любого классификатора. Кроме того, имелось на борту несколько сюрпризов, пока еще не разрешенных к экспорту, и более того — официально даже не существовавших.

Ну и пять эсминцев сопровождения, у которых тоже найдется чем удивить противника, пока «Кедр» делает ноги в ближайшую безопасную гавань.

Недостатком, было, пожалуй, то, что все навороты съели внутреннее пространство яхты, и выделенный салон-каюта с его четырьмя посадочными местами физиологически годился только для двоих. Две герметичные двери, меж ними закуток с двумя обращенными друг к другу диванчиками, разделенными рабочим столом с встроенным холодильником-баром, да вот еще дверца санузла. Предназначенная для высшего должностного лица в Империи, яхта предусматривала его полное самообеспечение. Рассовать обслуживающий персонал было попросту некуда.