Вратарь и море

Музыкант из моей закадычной подруги – как из слона балерина. Ильва, мама Лены, обожает музыку и отлично играет на всем подряд, но дочке ни слух, ни способности не передались. Она так фальшиво поет под свой синтезатор, что я вижу только одно объяснение: должно быть, родному папе Лены, который сбежал от них с Ильвой со скоростью ветра, медведь наступил на оба уха. Лене я такого, естественно, не говорю. Тем более что Ильва вбила себе в голову, будто у Лены талант к музыке есть, просто он глубоко зарыт. Так что Ильва надеется его отрыть и делает все, чтобы Лена не бросала играть на синтезаторе.

Но Рогнстад, наш учитель, не приспособлен к людям, которым музыка не дается. Он, похоже, считает, что мы назло ему играем так коряво. А Лена на уроках ведет себя странно. Опускает глаза и блеет «да» и «угу», даже когда Рогнстад вообще не прав. И это Лена, которая никогда не смолчит и за словом в карман не лезет. Для меня все это загадка.

– Брошу, – сказала Лена.

– А лыжи? – спросил я.

Ильва обещала Лене новые лыжи, если она прозанимается музыкой еще год.

– Пф, – фыркнула Лена, – подумаешь. Наверняка в этом году опять не будет снега. Я музыкалку не-на-ви-жу. И не хочу тратить время на что я ненавижу.

– Я бросить не могу. Мама говорит…

– Трилле! – Лена остановилась. – А ты не думал, что иногда прав ты, а мама ошибается?

Я помотал головой, втянутой в воротник куртки, – нет, не думал. Но теперь сразу вспомнил, что в последнее время мама регулярно говорит и делает вещи, с которыми я никак не могу согласиться.

– Тебе тоже кажется, что она стала странная?

– Странная? Да она просто ку-ку, Трилле! На всю голову!

– А что это с ней, не знаешь?

– Переходный возраст, – сказала Лена, как будто только и ждала моего вопроса.

– Переходный? – испуганно спросил я. – Но это не опасно?

Нет, но нервы шалят, объяснила Лена. Оказывается, все женщины проходят перестройку; и после этого они старые и у них больше не рождаются дети. Но перестраивается все медленно, и от этого женщины потеют, краснеют, нервничают и впадают в разные состояния.

– Одни толстеют, у других портится характер. Но у твоей мамы и то и другое.

Я слушал Лену с ужасом. Бедная моя мама!

– Да уж, сейчас точно не самый удачный момент бросать музыку, – сказал я.

– Думаю, да, – кивнула Лена. – А я спокойно могу бросить. Моей еще далеко до этого.

За разговорами мы дошли до музыкалки. Лена плавно и неспешно открыла дверь в коридор.

– Надеюсь, Кай-Томми, как всегда, передо мной.

Кай-Томми играет еще хуже Лены. Одно время, когда они совсем враждовали, она боролась за право приходить на музыку на четверть часа раньше, чтобы с наслаждением ловить из-за двери каждую его ошибку и горестно вздыхать.

Но сегодня мы замерли и стояли тихо. Из-за двери лилась прекрасная фортепьянная музыка.

– Точно не Кай-Томми, – поставила диагноз Лена.

Она уныло вслушивалась в гармоничные лады.

– Наверное, сам Рогнстад играет, – наконец сказала она с надеждой.

Но тут дверь открылась – и вышла Биргитта.

– Привет, – удивленно сказала она.

Под мышкой у нее были ноты.

Меня бросило в холод, потом в жар, потом снова в холод. Так она и на фоно играет?

– Жду тебя через неделю, Биргитта, – сказал Рогнстад, улыбаясь во весь рот.

Потом повернулся к Лене и как-то поник.

– Вы и в этом году ко мне, фрёкен Лид?

Лена собиралась уже ответить в своей манере, я по ней хорошо это вижу, но только сжала губы. Оба вздохнули – неизвестно, кто печальнее, – и вошли в класс.

– Как успехи? – спросил я Лену по дороге домой.

Она вышла от Рогнстада даже более мрачная, чем обычно после музыки.

– Так себе, – буркнула она.

У меня тоже так себе. Но теперь придется поднажать. Не хочется долбить по клавишам, как морж ластами, когда Биргитта может услышать.

И кстати, теперь каждый вторник я смогу болтать с ней в музыкалке. Поучить ее норвежским словам и вообще.

– Надо, наверно, спросить Биргитту. Может, она хочет ходить на музыку вместе с нами? – сказал я.

Лена поддала ногой камень, он улетел куда-то за горизонт.

– Балда, ты не слышал? Я завязываю с музыкой.

Но во вторник Лена ждала меня на прежнем месте, держа пакет с нотами.

– Ты разве не бросила? – удивился я.

– Думаешь, я могу купить лыжи на свои? – Лена скрипнула зубами и зыркнула в сторону развилки на дороге, где уже ждала Биргитта.

Новый тренер

Музыкалка благодаря Биргитте стала в этом году гораздо приятнее, чем я ожидал. Зато футбол – раз в десять противнее.

– Еще чего не хватало, – пробормотала Лена, ставя свой велосипед к ограде футбольного поля. – А где Аксель?

Но старого нашего футбольного тренера, милейшего и добрейшего, открывшего в Лене вратарский талант, нигде не было. Вместо него посреди поля торчал папаша Кая-Томми.

– На что мы ему сдались? – прошептала Лена. – Мы же; бьем по мячу, как курица лапой…